Феликс Сарнов - Василиск

Мы никогда не мерзли по утрам, после таких ночей. Наверное, тому есть какое-то научное объяснение – что-нибудь типа другого теплообмена, остающегося у наших тел еще какое-то время после перехода , – но… Какая разница? По утрам мы не мерзли под ледяным душем, нам не хотелось есть, нам было неприятно даже подумать о сигарете, нам вообще ничего не хотелось, разве что…

Улечься в траве на заднем дворике, свернуться клубками и греться на солнышке – на палящем летнем солнце, не причинявшем нашим телам после таких ночей не то, что вреда, а даже малейших неудобств; в раскаленном летнем зное, от которого вашингтонские аборигены, вынужденные торчать летом в городе, защищаются кондерами, а мы – нежимся, словно на прохладном ветерке. Но…

Страна, конечно, свободная, что говорить, никто не суется в твои личные дела, никто ничему не удивляется – зайди в нашу пиццерию на Висконсин Авеню, допустим, средних размеров крокодил и закажи себе White Mexican Pizza и пивка, никто внимания не обратит. Ну, разве что два пенсионера за угловым столиком переглянутся и горестно хмыкнут – вот, дескать, до чего демократы во главе с ебливым как крольчиха Президентом довели страну…

Но это – с одной стороны, так сказать, on one hand . А с другой – соседские сплетни никто не отменял, равно как и кое-какие правила приличия, так что… Тем более, соседи у нас милые. Справа пожилая супружеская чета, наши можно сказать, френды – раз в две недельки ужинаем друг у друга по-семейному. Слева большая дружная семейка менеджера какой-то нехилой компании – детишки обожают наших маленьких хищников и милостиво переносят частичку своего обожания и на их хозяев. Правда, Рыжая недолюбливает жену менеджера, соломенную блондинку лет тридцати пяти, и порой провожает ее пристальным внимательным взглядом, в котором слабо мерцают…

Ну, это так – частности…

А в общем, чудный чистенький райончик, цены на дома в котором неторопливо растут, милые спокойные люди вокруг, которых совершенно ни к чему удивлять, озадачивать и, уж тем паче, обижать. И мы никого не обижаем, даже наоборот…

Пол годика назад наши френды-пенсионеры (ну, у них окромя пенсии еще имеется пара-тройка домишек на сдачу в другом квартале – дело житейское) свалили на две недельки на Гавайи, оставив нам ключи и попросив поливать цветочки в садике и в зимней оранжерейке. Однажды, поздно вечером, когда уже стемнело, я случайно увидел из окна два силуэта у крыльца соседнего дома и позвал Рыжую. Мы посмотрели из окна сквозь темень на соседний дом, переглянулись, с трудом различив очертания двух человеческих фигур, и посмотрели… Иначе.

Картинка сразу посветлела и обрела четкость: два парня, лет по двадцать, воровато оглядываясь и чертыхаясь ишипя друг на друга, ковырялись по очереди в замке входной двери какой-то тонкой металлической пластинкой.

– Сходим? – шепнул я.

– Нее-ет, я сама-а, – растягивая слова, быстро ответила она, и я почувствовал, что она уже у самой черты, уже рядом с… The border . The percinct …

Мне тоже хотелось развлечься, но тогда переход наяву еще давался мне труднее, чем ей, у меня получалось медленнее, я злился на это, и перейдя, не сразу избавлялся от этой злобы, не сразу обретал способность контролировать ее, поэтому…

Пусть уж лучше она одна.

– Двигай, – буркнул я возбужденно вздрагивающей уже у самой черты Рыжей,

(ее тело быстро разогревалось, дыхание становилось все жарче, тонкий халатик заколыхался и стал легонько потрескивать от статических разрядов…)

она бесшумно отодвинулась от окна, мгновенно очутилась в дверном проеме, ведущем в холл, и исчезла. Я почувствовал, как тоже медленно подбираюсь к черте – ровный жар стал разогреваться где-то глубоко внутри, растекаться, подбираться к поверхности, – и заставил себя остановиться. И даже слегка откатиться назад, потому что тогда еще был не очень уверен в своих реакциях за этим "рулем" и боялся, что стоит лишь лавине тех запахов хлынуть мне в ноздри, и я уже не справлюсь, не сумею удержаться… Оставил лишь зрение – им научился управлять сразу.

Только благодаря тому зрению я засек движение Рыжей от нашего крыльца к живой изгороди, разделяющей два участка – ухватить его человеческими глазами я бы не смог. Для человеческих глаз она просто исчезла с крыльца, одновременно возникнув возле ровных подстриженных кустиков. Появилась там, присела на корточки и нырнула в кусты, а потом…

В который раз я подивился легкости и простоте перехода. Она никогда не удивлялась – ну, еще бы, ведь ее первый переход наяву был почти таким же легким, ведь ей-то помогали мы все, – а я до сих пор не мог забыть свой первый, когда мне не помог никто, кроме плавающего в крови наркотика и притаившегося в глубине, на самом донышке, в рыженькой девке, торчавшей в соседней комнате…

(как я догадался тогда, что она – тоже нечто, вроде нас?.. Нечто, вроде… Типа – как бы…)

Двое парней на крыльце соседнего дома замерли, услышав легкий шорох кустов, как по команде уставились туда, откуда донесся этот шорох, и…

С равнодушным любопытством я следил за тем, как на плохо гнущихся ногах они стали пятиться по ступенькам вниз, потом медленно повернулись (один споткнулся и чуть не упал) и побежали, нелепо размахивая руками. Не оглядываясь.

Я не видел того, что увидели в кустах они, но мне и не надо было видеть – я знал. И не только знал, я еще очень любил эту огромную рыжеватую морду со слегка отведенными назад, точеными ушами и приоткрытой пастью, в которой поблескивали огромные белоснежные клыки… Любил ее тяжелые лапы – такие нежные в наших с ней играх и такие страшные в других…

Тяжелые лапы и все остальное, что я так любил, выдвинулось из кустов с нашей стороны и сладкий всплеск радости всколыхнул все мое нутро. Я уставился в мерцающие желтые огоньки ее глаз, сразу притянувшие меня к себе, подтащившие к черте, и… Еле успел затормозить, остановиться.

Гибким движением огромного тела она вся вынырнула из кустов и медленно двинулась к дому, лениво играя тугими клубками мышц в основаниях передних лап.

(… – Она не так уж безобидна и совсем не мала, наша Рыжая… – Господи, если б он только знал, к а к он был прав!.. Жаль, что так и не узнал!..)

– Мя-я-я!.. – раздалось слева от меня, я скосил глаза на подоконник и увидел, что там сидит Кот и внимательно следит за происходящим во дворике.

Я осторожно погладил его, и под моей ладонью раздался легкий треск статических разрядов, во вздыбившейся шерстке мелькнули слабенькие голубоватые искорки и легонько закололи ладонь.

– Тише, тише, – шепнул я ему. – Сейчас она вернется.

Он облизнулся, фыркнул и стал вылизывать переднюю лапу. Я отвел от него взгляд и снова посмотрел в окно.