Сол Лелчек - Спастись от опасных мужчин

Стараясь не думать о том, о чем всегда думала, проезжая мимо этих лимонных тюремных стен. О ком всегда думала.

Я поехала вверх по горе Тэмелпей, потом вокруг нее, наклоняясь, когда мой мотоцикл вписывался в крутые повороты серпантина, пронзая фарой ночь. У Стинсон-Бича, когда дорога стала прямее, я вновь набрала скорость, чтобы проехать последние несколько миль. Со времен моего детства Болинас сильно изменился. Главным образом потому, что все дома стали в десять раз дороже, а к хиппи присоединились молодые миллионеры, сколотившие свои капиталы в сфере информационных технологий и проводящие выходные, тусуясь на пляже и занимаясь серфингом. Ребята, которые и глазом не моргнув выложили бы пару миллионов баксов за маленький домик у океана, цена которому несколько десятилетий назад была всего 30 или 40 тысяч. Но городок по-прежнему оставался крошечным и тем гордился.

Я свернула с главной улицы на узкую, извилистую дорогу, ведущую к высоким утесам над океаном. Доехав до середины, я слезла с мотоцикла. Вырубила двигатель и тихо подошла к голубому домику, едва различимому в предрассветной мгле. Маленький одноэтажный домик. Аккуратная, выложенная кирпичом дорожка, разрезающая надвое подстриженный газон. Я заметила, что во дворе домика оставлен трехколесный детский велосипед, и закусила губу, представив, как по дорожке, изо всех сил крутя педали, едет ребенок. Я ясно слышала хруст, которые производили пластмассовые колеса велосипеда, катясь по кирпичам, и слышала счастливый смех.

Веселый голубенький домик.

Я стояла и смотрела на него. Никаких огней. Все спят. Ночь тиха. Далеко внизу я слышала рев прибоя и снова чувствовала то же самое удушье, которое сдавливало мое горло всякий раз, когда я приезжала сюда.

– Прости меня, – прошептала я домику. – Прости меня, прости.

– Никки, верно? Никки Гриффин? Почему бы вам не рассказать мне немного о себе?

– Так, обо мне. Что конкретно?

– Начните с того, с чего вам хочется.

– Звучит как подвох. Как на собеседовании.

– Никакого подвоха нет. Почему бы вам не начать сначала?

– Хорошо. Мы с братом выросли в Болинасе. Мои родители были представителями калифорнийской богемы, по выходным они ездили на музыкальные шоу в концертном зале Филлмор в Сан-Франциско, а на пляже пили красное вино.

– Вы близки со своим братом?

– Я стараюсь заботиться о нем.

– А с родителями вы близки?

– Не могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом?

– Разумеется. Могу ли я задать вам вопрос, Никки?

– Конечно.

– Как у вас обстоят дела с насилием?

– С насилием?

– Да.

– Ну как-то недавно вечером мне захотелось накостылять обслуживавшему меня официанту.

– Официанту? Почему?

– Я заказала мартини [9] Имеется в виду не марка вермута, а коктейль с вермутом. , а он принес его с водкой.

– С водкой? И это стало для вас проблемой?

– Джин. Если кто-то заказывает мартини, его надо делать с джином. В этом и состоял его косяк. Не с водкой. С джином.

– Но вы этого не сделали.

– Не ударила его? Нет. Просто попросила принести мартини с джином. В любом случае, говоря это, я, в общем-то, шутила… насчет того, чтобы накостылять ему.

– Рада это слышать.

– Но мне этого хотелось. Вроде как… немного. Водка… Боже…

– А вы много пьете, Никки?

– Почему вы решили задать мне этот вопрос?

– Это всего лишь вопрос – выпивка, знаете ли, может стать стимулом к другим вещам.

– Другим вещам?

– Например, к импульсивному поведению разного рода.

– Послушайте, девяносто девять процентов времени я вовсе не считаю себя импульсивной.

– Быть может, нам следует поговорить об остающемся проценте?

– Я вовсе не хочу показаться вам невежливой, но можно ли мне сейчас уйти?

– Мы можем закончить наш сеанс раньше, почему бы и нет. Увидимся на следующей неделе в это же время?

– Конечно. На следующей неделе. В это же время.

– И вот еще что, Никки.

– Да?

– Постарайтесь вести себя хорошо.

Я вышла на яркое послеполуденное солнце, сощурилась и надела солнцезащитные очки «Рей Бэн Авиатор». Достала из сумочки блеск для губ и ощутила его цитрусовый вкус. Моя психотерапевт работала с пациентами в своем доме в Северном Беркли. Она была одета в повседневном стиле: синие джинсы и выцветший свитер. Мы сидели в ее гостиной: я на кушетке, она в своем кресле. Рабочий стол, украшенный рисунками ее внучат, сделанными цветными карандашами. Вытершийся персидский ковер на паркетном полу, высокий книжный шкаф, полный книг, написанных как психологами с известными именами, так и другими авторами, фамилий которых я не знала. Мне нравилась эта обстановка. Обжитой дом лучше, чем плиточные полы, и анкеты в папках-планшетах лучше для вещей такого рода – для психотерапии. Снаружи на проезжей части поднимались пологие асфальтовые волны – лежачие полицейские, призванные ограничивать скорость. По обеим сторонам тихих улиц стояли живописные дома. Слышался звук работающего садового секатора. Зажиточный и безопасный район. Близился конец сентября, и воздух был приятен.

Я сняла с запястья резинку для волос и уложила волосы в узел, затем надела мотоциклетный шлем. Мощный двигатель мотоцикла загудел, и этот звук наполнил мои уши, несмотря на толстую подкладку шлема. Я не стала застегивать молнию на своей куртке, чтобы чувствовать ветер. Щелчком включила первую скорость, сняла руку со сцепления, выехала на улицу и направила мотоцикл на юг, в сторону Окленда.

Предстояла работа.

Голая задница мужчины была цвета сельдереева корня.

Я навела перекрестие окуляра прямо на его спину.

Щелк .

Сделала несколько фотографий – благодаря мощному зум-объективу фотоаппарата ощущение было такое, словно этот мужчина находится всего в нескольких футах от меня, а не в квартире на втором этаже дома, стоящего на противоположной стороне улицы. В поле зрения видоискателя показалась женщина, на ней были только бюстгальтер и трусики. На вид ей казалось лет сорок, так что она была лет на двадцать моложе мужчины. Судя по ее телу, она немало времени проводила в тренажерном зале. Они обнялись. Его рука погладила белокурый затылок женщины.

Щелк. Щелк - щелк - щелк .

Я смотрела через зум-объектив, как его пальцы расстегивают бюстгальтер.

Щелк. Щелк .

Пройдя от окна к кровати, они пропали из моего поля зрения. Что ж, ладно. Я положила громоздкий фотоаппарат в рюкзак и двинулась по улице, чтобы какое-то время обождать. Найдя закусочную, купила кофе и номер «Сан-Франциско-кроникл». Заголовки в газете были такие же, как всегда, и большая их часть сообщала о чем-то плохом. Резко идущие вверх цены на жилье, новый запуск ракет Северной Кореей, нарушения прав человека на Ближнем Востоке. В разделе «В США и в мире» был помещен нечеткий снимок кудрявого мужчины, у которого не хватало одного верхнего зуба, врезанный в сделанную сверху фотографию черного пластикового мешка с трупом, огороженного желтой полицейской пластиковой лентой. Судя по подписи под фотографиями, это был Шериф Эссам, известный блогер, который решил спрыгнуть с крыши тридцатиэтажного здания в Каире как раз во время опубликования им в Интернете сенсационного сюжета о нарушениях прав человека правительством Египта. Каирская полиция рассматривала его смерть как очевидное самоубийство. Я отодвинула газету в сторону. Мир вообще весьма мрачное место. Не слишком оригинальная мысль, часто приходившая мне в голову. Наверное, из-за работы.