Марсель Монтечино - Убийца с крестом

Голд обыскивал стенной шкаф.

— Может, только я уже откопал кучу клановских воззваний, литературу американской нацистской партии, антисемитские памфлеты.

Замора пожал плечами.

— Подумаешь. Многие недолюбливают евреев. Голд выглянул из шкафа, холодно взглянул на него.

— Чего ты застыл, как пень? Давай помогай.

— Что мы ищем?

— Что-нибудь. — Голд стащил с кровати потрепанный матрас, встряхнул его. — Платежные ведомости, записные книжки, письма... — Он перевернул койку. — Пули.

Замора подошел, стал рядом. В ящике для белья под койкой, в пыли, лежали два блестящих серебристых цилиндрика.

— Триста пятьдесят седьмые, — определил Замора.

— Попал.

— Он заряжал пушку, не заметил эти патроны и оставил их валяться здесь.

— Молодчина, Шерлок. Будешь со временем шефом. Смотри сюда. Надо разобрать свалку, не спеши, не упусти ничего. Мы должны найти что-то, что поможет изловить эту скотину. Я чувствую, надвигается нечто ужасное. Мы должны остановить его, Шон.

Хватило пятнадцати минут, чтоб обыскать однокомнатную квартиру с ванной вдоль и поперек. Потом еще и еще. Голд в отчаянии опустился на спортивную скамейку, взъерошил волосы.

— Этот сукин сын — просто призрак. Нормальный человек побреется — и то больше следов оставит. А этот будто и не жил. Нет, ты посмотри на этот свинарник. Он просто бестелесный дух, дух, обитающий в помойке.

Замора прислонился к холодильнику и молчал, предоставив разоряться боссу.

— Уильям Чарлз Уолкер. Судимостей нет. Под арестом не был. В армии не служил, телефона нет, кредитной карточки нет. Это привидение не голосует, ничего не покупает в кредит, не платит налоги, фургон у него не застрахован. Крепкий орешек. Я чувствую, Шон, это наш парень. Говорю тебе.

Голд достал сигару, сунул было в рот, но потом положил обратно в карман, встал и подошел к стене с вырезками.

— А знаешь, интересно — свежих газет он не получал уже три дня, с пятницы. Ни субботних, ни воскресных.

— Я бы сказал — может, он струсил и сбежал. Если он действительно тот самый преступник, — предположил Замора. — Но ведь прошлой ночью он прикончил беднягу Нэтти.

Голд быстро взглянул на Замору и сразу отвел глаза. Уставился на вырезки. Внимание его привлек лист с заголовком «БОЙНЯ В СУПЕРМАРКЕТЕ. ПОГИБ ОФИЦЕР». Голд ощупал бумагу. Что-то спрятано под ней. Он выковырял верхнюю кнопку, осторожно отогнул лист. К грязной желтой стене клейкой лентой была прикреплена пачка снимков — выцветших любительских фотографий молодых мужчины и женщины с маленьким мальчиком. Такие костюмы и прически давно вышли из моды. Похоже, фотографиям несколько лет. Девушка — грудастая блондинка, видимо, снимали ее на пляже, в один день, она упоенно позирует перед камерой, выставляя напоказ свои обтянутые бикини прелести. Мальчику лет пять-шесть, у него копна песочного цвета волос и нервная улыбка. Мужчина массивный, мускулистый, хмурый. На руках татуировка.

— Я знаю этого сукина сына.

— Что? — недоверчиво переспросил Замора. Придвинулся поближе.

Голд ногтем отодрал высохшую ленту, взял одну фотографию, поднес к свету. Мужчина свирепо смотрел на него. Голд протянул снимок Заморе.

— Кто это, Джек? Ты его знаешь? Кто это?

Голд ткнул пальцем в оставшиеся вырезки.

— Ни за пятницу, ни за субботу, ни за воскресенье. Парень три дня не получает газеты. И, подумай только, я тоже. Знаешь почему? Потому что это мой мерзавец почтальон.

— Вот это да! — выдохнул Шон. Поднес фото к глазам. — Однако. Ты думаешь, он смылся из города? Но как же Сэперстейн? Он что, смылся, потом вернулся и убил Сэперстейна? Нет, надо это хорошенько обмозговать. Может, Долли...

Замора услышал, как застучали шаги вниз по лестнице, оторвался от хмурой физиономии Уолкера и обнаружил, что остался в одиночестве.

— Джек, подожди! Подожди!

Эстер выключила полотер, мотор постепенно стих. Она вытащила громоздкую машину в коридор, остановилась, вздохнула и прислонилась к стене. Эстер была вымотана до предела. Ноги не держали. Она медленно съехала по стене и уселась прямо на натертый пол, обняла колени тонкими руками, положила на них голову и сидела так, раскачиваясь из стороны в сторону. Где-то на втором этаже Флоренсия поставила кассету с мексиканскими песенками. Эстер прислушалась к печальной, бесконечно повторяющейся мелодии. Не поднимая головы, залезла в карман рабочей рубахи, извлекла сигаретную пачку. Пусто. Она тихо выругалась, смяла пачку и собралась было бросить комочек бумаги на пол, но сообразила — ведь тут же придется подбирать его.

Это была длинная, мокрая от слез ночь. Слава Богу, здание такое большое, можно побыть одной. Эстер работала и плакала. А теперь не могла и плакать. Вымотана, вымотана духовно и физически. Глаза сухие, как ветер Санта-Аны. А в голове роятся беспокойные, запутанные мысли, стучат, как палочки барабанщика. Сегодня хоронили Бобби. Он был ее мужем двенадцать лет, отцом ее ребенка, она мечтала состариться вместе с ним. Правда, он обманул и бросил ее меньше чем неделю назад, но все равно, последние двенадцать лет он был центром ее жизни. Даже когда он исчезал надолго, она ощущала его присутствие, его бытие. И вот он исчез навсегда, бесповоротно. Его смерть опустошила ее. Но все же сквозь эту пустоту, это горе брезжил луч надежды, надежды на новое завтра, на счастье.

Тот мужчина. Кларк Джонсон. Сова в мужском обличье. Бюрократ в костюме-тройке и очках с золотой оправой, такой правильный, так решительно отличающийся от всех, кого она знала. Как он мог вызвать волнение в ее крови и эти сладостные покалывания во всем теле? Она подумала о том, что вчера вечером после поминок этот мужчина играл в салочки с маленьким Бобби. Она вспомнила, как носились они по площадке для игр. И это воспоминание согрело ее. Она вспомнила, как поразительно он танцует, и улыбнулась про себя. Закрыла глаза и представила ночь, когда он трахал ее. Он вошел в нее и шептал: «Ты красивая, ты такая красивая». Краска залила ее щеки. Как смеет она думать об этом, ведь бедный Бобби еще не остыл в могиле. Но мысли все возвращались к Кларку. Чего он нашел в ней? Почему не оставлял в покое? Не то чтоб она считала себя недостойной. У нее никогда не было проблем с мужчинами, многие домогались ее. Но такой — впервые, такой образованный, с таким правильным выговором, такой воспитанный. Даже будь он белым — это не смущало бы и не возбуждало ее так сильно. Кто-то тронул ее за руку, она очнулась от дремоты и обнаружила, что по-прежнему сидит, скорчившись, рядом с полотером.

— Эй, дорогуша. Не пужайся. Это я. — Блеснул золотой зуб Чаппи.

— Черт подери! — Эстер поднялась на ноги. — Что за манера подкрадываться и пугать людей?