Дэвид Моррелл - Черный вечер (сборник)

— Викторианское?

— Да, именно там жили роженицы.

Тебя колотит мелкая дрожь, превратившаяся в ледяной поток кровь больше не греет...

— Отец называл его «инкубатором». Что вы к нему прицепились? Он ведь только роды принимал, и, кстати, очень профессионально! Если кто-то и платил ему за то, чтобы он указывал в свидетельствах ложную информацию... Я ведь даже не уверен, что папа это делал!

— Но вы подозреваете!

— Да, черт возьми, подозреваю! — признал Адамс. — Только доказательств нет, а расспросить отца я так и не решился. Это все Гантеры виноваты! Они «инкубатором» заведовали... Что в этом плохого, если дети попали к любящим родителям? Оставьте прошлое в покое!

Секунду ты не знаешь, что сказать.

— Спасибо вам за откровенность, доктор Адамс! Только один вопрос.

— Выкладывайте! Хочу поскорее со всем этим разделаться!

— Эти Гантеры, что занимались «инкубатором»...

— Да, муж и жена, имен не помню.

— Не знаете, что с ними стало?

— После того, как сгорел «инкубатор»? Понятия не имею!

— А с Джун Энгл, которая ассистировала вашему отцу?

— Ничего себя «один вопрос»! — теряет терпение доктор. — Ладно, скажу, если обещаете оставить меня в покое. Так вот, Джун Энгл родилась и выросла в Редвуд-Пойнте. Мы перебрались в Сан-Франциско, а она осталась. Думаю, она по-прежнему там живет.

— Если не умерла...

В соседнем номере снова плачет младенец. Не в состоянии заснуть, меряешь номер шагами, а потом звонишь Ребекке. Все в полном порядке, но, когда получится вернуться домой, неясно. Повесив трубку, падаешь на кровать и пытаешься уснуть.

Утро туманное и такое же мрачное, как твои мысли. Заплатив по счету, выезжаешь из отеля в сторону библиотеки Кейп-Верде. Через час, проштудировав несколько подшивок местных газет, возвращаешься в Редвуд-Пойнт.

В хмурую погоду город кажется еще более унылым. Паркуешь машину возле полуразвалившегося отеля с заколоченными окнами. У парадного входа вид совсем не парадный, прямо на крыльце трава чуть ли не по пояс. Крошащиеся под ногами ступеньки ведут по горному склону к пепелищу.

Обугленные балки и почерневшие бетонные перекрытия — все, что осталось от викторианского здания, которое доктор Адамс именовал «инкубатором». Произнося про себя это слово, чувствуешь, как сердце пронзает ледяная игла. Облака превращаются в тучи, поднимается холодный ветер. Из старых газет знаешь, что в сорок первом здесь погибли тринадцать женщин. Сгорели дотла, даже хоронить было нечего. Ужасный пожар произошел по так и не установленной местными властями причине.

Тринадцать женщин. Где же были мужчины? От отчаяния хочется кричать и кататься по траве. Они были беременны? Может, среди них... Крепко зажмурившись, ты слышишь их крики. В них отчаяние, боль, безнадежность. Ноги не слушаются, но ты заставляешь себя спуститься по каменным ступеням. Бегом, бегом отсюда! И от развалившегося отеля тоже... Вот она, машина! Несмотря на холодный ветер, пот градом катится по лицу. Все, сейчас тебя вырвет...

«Инкубатор»? Нет, крематорий!

В «Редвуд-баре» все по-старому. Шериф Китрик с друзьями режется в карты, над их столом клубится сизый дым. Официант протирает бокалы, на полках поблескивают навигационные инструменты. Однако тебе нужно другое — пожелтевшие фотографии на дальней стене.

На этот раз никакого умиления ты не испытываешь. Викторианское здание со шпилями и башенками. Присмотревшись, подмечаешь детали, которые в прошлый раз упустил. Несколько женщин сидят на лужайке за кирпичной стеной... горло судорожно сжимается... «инкубатора».

Такие молодые, красивые, беззаботно улыбающиеся. Может, просто позируют, или их заставили улыбаться? У некоторых на коленях младенцы.

Нет ли на снимке твоей матери? Не узнаешь?

Мэри Дункан, что за отчаяние заставило тебя так улыбаться?

— Немногие туристы заглядывают к нам дважды, — говорит неслышно подошедший Китрик.

— Да, никак не налюбуюсь городом! — Обернувшись, замечаешь в руках шерифа стакан с пивом. Странно, пяти еще нет... — Он произвел на меня неизгладимое впечатление.

— Похоже, вы ничего не добились в Кейп-Верде?

— Наоборот, узнал даже больше, чем ожидал. Поговорим здесь или в вашем офисе?

— Смотря о чем.

— О Гантерах.

Пустая приемная, пустой кабинет. Шериф Китрик устраивается за столом. Похоже, на душе у него неспокойно.

— Гантеры? Надо же, сто лет о них не вспоминал. А что с ними?

— Это я и хочу узнать. Что с ними?

Китрик пожимает плечами:

— Ну, мне почти ничего не известно. Я был крохой, когда они... Так, слышал кое-что... Супруги. Вроде содержали отель или пансион.

— "Инкубатор", — подсказываешь ты.

— Какой еще «инкубатор»? — хмурится шериф.

— В этом, как вы изволили выразиться, пансионе селили молодых женщин. Беременных. Когда на свет появлялись малыши, их продавали бездетным еврейским парам. Торговля детьми, вот что там происходило.

— Торговля детьми? — переспрашивает Китрик. — Где, черт возьми, вы наслушались...

— В те времена занимающиеся усыновлением организации не отдавали евреям протестантских малышей, — спокойно объясняешь ты, — а вот Гантеры были менее принципиальны. Они с принимавшим роды доктором бешеные деньги зарабатывали. Боюсь, это далеко не все. Есть нечто гораздо ужаснее незаконных усыновлений. Что именно, я еще не выяснил. Знаю только, что в сорок первом на уничтожившем здание пожаре погибли тринадцать женщин, скорее всего, беременных.

— Про пожар-то я слышал, — заявляет Китрик. — Даже помню, хотя и был совсем малышом: пламя поднялось такое, что освещало город не хуже, чем солнце днем. Ужасно, тем женщинам и помочь никто не смог...

— Да, — киваешь ты, — ужасно. А потом Гантеры уехали, и доктор тоже. Почему?

— Могу только гадать, — пожимает плечами Китрик. — Ремонтировать здание они не собирались, это точно. Наверное, решили чем-то другим заняться.

— Нет... Пожар случился в ноябре, и, уверен, уехали они, потому что местные власти начали задавать вопросы. Почему в пансионате жили только женщины, да еще в межсезонье? Гантеры и доктор просто решили не усложнять себе жизнь. Кто знает, что могло всплыть во время допросов...

— Гадайте сколько душе угодно, доказательств-то все равно нет. Скажу одно: за всю свою жизнь я о Гантерах слова дурного не слышал. У нас в городе их очень любят. Да, когда-то Редвуд-Пойнт был довольно популярным курортом, но хорошо жилось только в сезон, то есть три-четыре месяца в году. А как прикажете протянуть остальное время? Тридцатые годы, Депрессия... Да люди голодали бы, если бы не Гантеры! В пансионе всегда было много гостей, которых нужно поить, кормить, ублажать... Вы понимаете, что это значит? Работа для сотен горожан, пропитание для их семей. Гантеры уехали, и наше благоденствие кончилось: стало не на что ремонтировать отель, закупать товар для магазинов. Все случилось очень быстро: год, другой, и видите, до чего мы дошли. Думайте, что хотите, но Редвуд-Пойнт многим обязан Гантерам, о них вы здесь только хорошее услышите!