Дэвид Моррелл - Черный вечер (сборник)

— Это-то меня и волнует...

— Не понимаю.

— В пансионе круглый год жили молодые беременные женщины. Даже если бы Гантеры не нанимали слуг из числа местных, горожане все равно бы почувствовали, что происходит нечто странное. А в данном случае очевидно, что все были в курсе. Пары приезжают бездетными, а уезжают счастливыми родителями. Уверен, весь город, даже шеф полиции, знал, что Гантеры торгуют грудными детьми.

— Все, поговорили, и хватит! — Китрик встает, глаза мечут молнии. — Шефом полиции в те годы был мой отец, не позволю говорить о нем плохо!

Ты с отвращением машешь руками:

— Да ничего бы не было, если бы не попустительство полиции. Наверняка Гантеры копов подкупили! А вот пожар нарушил все планы... Еще бы, столько чужаков понаехало: пожарные, окружной патологоанатом, возможно, даже полиция штата. Как только начали задавать вопросы об «инкубаторе», Гантеры и доктор быстренько исчезли из города.

— Не позволю оскорблять память отца! Подкупили? Да папа никогда...

— Ну, конечно, он был столпом общества, так же, как и все остальные!

— Убирайтесь!

— С удовольствием, как только вы кое-что расскажете. Джун Энгл еще жива?

— Никогда про такую не слышал! — чуть ли не рычит Китрик.

— Чего и следовало ожидать.

Под ненавидящим взглядом шерифа выходишь из кабинета, садишься в машину и, резко развернувшись, выезжаешь на ведущую к федеральной автостраде дорогу. Вылетевший на улицу Китрик смотрит вслед, а потом, явно успокоившись, направляется к бару. Бдительность врага усыплена, и, свернув за угол, ты останавливаешься.

Свинцовые тучи висят совсем низко, ветер воет, словно голодная волчья стая, на лобовом стекле появляются первые дождевые капли. Выходишь из машины и, кутаясь в пиджак, направляешься к размытому пирсу. Старика, которого два дня назад ты видел сидящим в пластиковом кресле, нет, зато в немытом окне лачуги мелькает какая-то тень. Болтающаяся на петлях дверь выходит прямо на вздувшийся от дождя океан. Стучать не приходится: скрипучая дверь открывается сама. Старик, зябко кутаясь в линялый свитер, пытается раскурить самокрутку.

— Помните, мы с вами на днях разговаривали? — начинаешь ты, вынимая бумажник.

— Угу.

Достаешь стодолларовую купюру. Налитые кровью глаза расширяются.

В лачуге страшная грязь, повсюду пустые пивные банки.

— Хотите заработать?

— Как?

— Джун Энгл.

— И что?

— Когда-нибудь о ней слышали?

— Угу.

— Она жива?

— Угу.

— Она в Редвуд-Пойнте?

— Угу.

— Где мне ее найти?

— В это время?

От того, что говорит старик, бросает в дрожь. Нужно взять себя в руки! Ты на вражеской территории, поэтому ехать придется окольными путями. Кто знает, вдруг за тобой следит шериф Китрик?

— Она в синагоге. Вернее, в том, что от нее осталось.

Накрапывает мелкий холодный дождь. В машине сыро, несмотря на работающую печку.

На окраине Редвуд-Пойнта мрачное одноэтажное здание с плоской крышей. Покосившиеся стены из мамонтового дерева, забитые слоящейся фанерой окна. Перед входом трава чуть ли не по пояс. С тяжело бьющимся сердцем ты выходишь из машины и, не обращая внимания на дождь и пронизывающий ветер, решительно направляешься к двери.

Темный, занесенный песком вестибюль, с потолка свисает густая паутина. Древнееврейские буквы на стенах такие бледные, что и разобрать невозможно. Хотя все это неважно, важна лишь узенькая, ведущая в самое сердце храма дорожка.

Эх, надо бы надеть ермолку, но разве в этой синагоге есть ермолки? Положив на макушку носовой платок, открываешь дверь и в ужасе замираешь.

В храме, если его так можно назвать, вообще нет мебели. В дальней стене — альков, где когда-то хранилась «Тора». Перед альковом преклонила колени пожилая женщина. Что-то бормочет, похоже... Да, четки перебирает! При чем тут четки?! По морщинистым щекам текут слезы. Даже находясь рядом с ней, приходится вслушиваться, чтобы разобрать, что она бормочет.

— ...спаси нас от зла. Аминь.

— Джун Энгл?

Старуха не отвечает, продолжает молиться и перебирать четки.

— Славится имя твое, Мария, славится дитя, вышедшее из чрева твоего...

— Джун, я Джекоб Вайнберг.

— В час Страшного суда молись за нас, грешных!

— Джун, я хочу поговорить о докторе Адамсе, клинике и о том, что...

Костлявые пальцы судорожно впиваются в четки, старуха медленно поворачивает ко мне полные слез глаза.

— О клинике?

— Да, да! А еще о Гантерах и «инкубаторе»!

— Боже, спаси их души...

— Ну же, Джун, в вашем возрасте нельзя долго стоять на коленях... Давайте, я вам помогу! — Коснувшись лишенной плоти руки, бережно поднимаешь старуху на ноги. — Дело в «инкубаторе», да, Джун? Поэтому вы здесь? Епитимью исполняете?

— Тридцать сребреников.

— Да, — твой голос жутким эхом разносится по храму, — я все понимаю. Доктор Адамс и Гантеры большие деньги заработали. А что заработали вы, Джун? Вам хорошо платили? Расскажите об «инкубаторе». Сразу станет легче, вот увидите!

— Роза, сирень...

Неужели старуха сошла с ума? Для нее «инкубатор» все равно что теплица. Или ей лучше знать? Наверняка бывшая медсестра в курсе, что в «инкубаторе» разводили не цветы, а рожденных незамужними матерями младенцев.

— Фиалка, ромашка, маргаритка...

Сердце перестает биться. Все правильно, в определенном контексте все совершенно правильно!

— Это имена, Джун? Женщины в инкубаторе называли себя цветами?

— Так велел Орвал Гантер, — рыдает Джун, — чтобы никто не узнал настоящих имен. Девчонкам тоже было легче: стыдились ведь.

— Как они узнавали об «инкубаторе»?

— По объявлениям, — трет глаза старуха. — В газетах крупных городов есть специальные колонки для личных сообщений.

— Но ведь это очень рискованно! Полиция могла бы сесть на хвост...

— Только не Орвалу! Этот хитрец все предусмотрел. В объявлении говорилось лишь о пансионе для незамужних беременных. Что-нибудь вроде: «Вам одиноко? Квалифицированный персонал гарантирует высокое качество обслуживания и полную анонимность. У нас вы найдете внимание и поддержку». Боже милостивый, девчонки прекрасно понимали, о чем речь. Да они сотнями к нам приезжали!

Высохшее тело трепещет, Джун льнет к тебе, будто ты, как всемогущий, способен отпустить ее грехи.

— Этим женщинам хотя бы платили?

— Платили? — отстраняясь от твоей груди, фыркает Джун. — Нет, это они платили. Орвал брал с них по пятьсот долларов!

— Пятьсот долларов? — в ужасе повторяешь ты. — А бездетные пары, сколько с них брали?

— Обычно тысяч десять.

Десять тысяч в годы Депрессии, плюс сотни беременных, с которых тоже взималась плата... Да, Адамс-младший не преувеличивал, его отец и Гантеры зарабатывали на славу.