Уоррен Мерфи - Цвет страха

– Итак, все кончено.

– Нет, все только начинается. Возникли какие-то разногласия с Францией.

– У нас всегда разногласия с Францией.

– На сей раз дело серьезное.

– Смитти, я не намерен якшаться с французами. Во всяком случае, натощак.

– Послушайте меня, Римо. Два дня назад французские самолеты разбомбили «Евро-Бисли».

– Это хорошо или плохо?

– Назревает международный конфликт. Французы заняли парк, никого не впускают и не выпускают.

– А это хорошо или плохо?

– Французский парламент в срочном порядке принял закон, запрещающий употребление английского языка во Франции.

– Что?!

– В настоящее время американских дельцов и туристов выдворяют из страны. Наш сенат пригрозил ответными мерами. В Нью-Йорке задержана толпа американцев, которые плыли на лодках к статуе Свободы. У них были ацетиленовые горелки. Один из задержанных признался, что они собирались расчленить статую и отправить обратно во Францию. Взорван французский павильон Эпкот-центра. Квебек охвачен беспорядками. Мы оказались на грани войны с Францией.

– Из-за тематического парка?

– Сказать что-либо определеннее невозможно. Отправляйтесь с Чиуном во Францию, чтобы выяснить причины оккупации «Евро-Бисли».

– Может, все дело в дороговизне входных билетов, – пробормотал Римо и спросил: – А как же Сэм Бисли?

– Вы знаете, где его искать?

– Я знаю лишь, где нахожусь я сам. Да и то с ваших слов.

– Сэмом Бисли мы займемся позже, – едким тоном произнес Харолд В. Смит. – А сейчас я хочу, чтобы вы с Чиуном как можно скорее отбыли во Францию.

– Это задание не для меня.

Но Харолд В. Смит уже дал отбой.

Римо повесил трубку и повернулся к мастеру Синанджу:

– Мы едем в Париж, папочка.

– Париж! Зловонная помойка, – фыркнул Чиун.

В международном аэропорту Шарля де Голля Римо пришлось выбросить из окна французского таможенника. Бедняга поплатился за свою родную речь.

Римо хотел было объяснить, что не говорит по-французски, когда таможенник, изучавший его паспорт, выхватил из-под мундира свисток и пронзительно засвистел.

– Il ne parle francaais! – крикнул он.

– Что он сказал? – спросил Римо.

– «Он не говорит по-французски», – перевел Чиун.

– Именно это я и пытался ему втолковать.

– Il parle rebut american! – взвыл таможенник.

– Орет, что ты говоришь на грязном американском языке.

– Il faut'il se comportat!

– И подлежишь немедленной депортации, – добавил мастер.

– Только через ваш труп, – заявил Римо, обращаясь к таможеннику.

– Почему вы не сказали – «через мой труп»? – по-английски осведомился таможенник.

– Именно это я и хотел сказать, – мрачно отозвался Римо.

Таможенник побледнел и прижал ладони ко рту. – Я осквернил себя, – сказал он.

Подбежал второй таможенник и арестовал первого. Они заспорили. По-французски.

– Что случилось? – спросил Римо.

– Этот человек арестован за употребление английских слов, – объяснил кореец.

– Вот и славно.

Потом появился третий, их коллега, и попытался арестовать Римо с Чиуном за английскую речь в пределах священных нерушимых границ Франции.

Он-то и стал тем самым таможенником, которого Римо швырнул в ближайшее окно с тонированным стеклом. Пострадавший успел еще выпалить что-то невразумительное – вероятно, французскую фразу, причем на очень большой скорости, но для Римо это не имело значения.

Заверещали пронзительные свистки, и к Римо с Чиуном устремились охранники аэропорта, возбужденно выкрикивая что-то по-французски. Не понимая их, Римо сделал вид, будто бы оскорблен до глубины души, и принялся тыкать каждому указательным пальцем в лоб.

Судя по всему, он неизменно попадал в речевой центр, потому что возбужденные вопли вскоре стихли. Продолжая яростно жестикулировать, охранники поспешно очистили пространство вокруг англоязычных демонов.

Выйдя наружу, Чиун кликнул поджидавшее такси-"мерседес", изъясняясь на чистейшем французском. Устроившись на заднем сиденье, посетовал, что его французский далек от совершенства.

Услышав английскую речь в салоне автомобиля, который формально являлся частью французской территории, таксист с визгом остановил машину и велел пассажирам выйти вон.

Поскольку его требование было изложено на беглом французском, Римо и не подумал подчиниться, продолжая сидеть как ни в чем не бывало.

Зато мастер Синанджу отлично понял обращенную к ним ругань и завернул длинную тираду, расцвеченную витиеватыми французскими проклятиями. Таксист постарался не ударить в грязь лицом, и в течение минуты в салоне раздавались лишь звуки визгливой перебранки, пока Римо не положил конец спору, нанеся по спинке водительского кресла короткий резкий удар.

Шофер вылетел сквозь лобовое стекло, скользнул по капоту и повалился на асфальт.

Римо уселся за руль и тронул машину с места. Все было прекрасно за исключением двух вещей. Руль торчал не с той стороны [18], да подхваченные ветром молочно-белые гранулы ударопрочного стекла все время били Римо в лицо.

– Ну что ж, – произнес Римо, едва автомобиль влился в дорожный поток. – Как проехать к «Евро-Бисли»?

– Понятия не имею, – ответил Чиун.

– Черт побери! Придется расспросить местных жителей.

К этому времени они уже выехали за город и оказались в сельской местности. Среди полей то тут, то там мелькали крохотные деревеньки. Римо остановил машину на обочине и спросил у первого встречного фермера:

– Как проехать к «Евро-Бисли»?

Фермер зажал нос.

– Спасибо за помощь, – кивнул шофер и покатил дальше. Следующий фермер, услышав название, плюнул и отвернулся.

– Как спросить по-французски "где находится «Евро-Бисли»? – спросил ученик учителя, когда они вновь тронулись.

– Ou est Euro Beasley? – произнес Чиун.

– Повтори.

– Ou est Euro Beasley?

– Полагаю, эта фраза пишется совсем не так как произносится.

– Конечно. Ведь это французский.

Крестьянка, к которой Римо обратился на ломаном французском, подняла лежавший на обочине камень, швырнула его в заднее стекло автомобиля и долго грозила вслед кулаком, похожим на деревянную колотушку.

– С чего это она так разошлась? – спросил Римо.

– Ты исковеркал язык этой женщины.

– По-моему, этот язык исковеркали те, кто его изобрел, – заметил Римо. – Между прочим, я целых три года изучал французский в приюте.

– Неужели?

– Все три года – один и тот же вводный курс. В конце концов монахини отчаялись научить меня говорить по-французски и оставили в покое. Зато латынь я, как ни странно, все же выучил.

– Латынь против французского – то же самое, что пиджин [19] в сравнении с твоей родной речью, – хмыкнул мастер Синанджу. – Впрочем, нынешний французский язык изрядно замусорен.