Уоррен Мерфи - Последнее испытание

К натянутой, как барабан, коже черепа прилипли грязные волосы.

— Мумия... — прошептал Римо.

— Разве у мумии нет лица?

— Где там! Почти не разобрать, — ответил Римо.

— Разве так трудно догадаться, каким оно было прежде?

Римо напряженно всмотрелся в эту чудовищную маску. Вдруг вздрогнул и нервно сглотнул.

А потом, крепко зажмурившись, отвернулся.

— Чье это лицо? — настаивала женщина.

— Сама знаешь, чье... — осипшим голосом ответил сын.

— Скоро ты попадешь в эту пещеру. Нужно только сделать первый шаг.

— Никуда я больше не пойду.

— Но ведь ты хочешь найти отца, хочешь узнать правду!

— Не такой же ценой...

— До сих пор ты искал его лишь умом и глазами. Теперь попробуй поискать сердцем. Отец смотрит на тебя, пусть даже и не видит.

— Не понимаю.

— Мы — люди Солнца. И твой родной народ — это народ Солнца. Ищи людей Солнца, только с ними ты обретешь понимание и покой.

— Я... я не могу.

— Сможешь! Внемли своей матери, которую прежде не знал. Войди в пещеру, и тебе все откроется. Не бойся, смерти нет. Жизни в тебе не более, чем во мне. Ума не больше, чем у самого древнего твоего предка. А я... не более мертва, чем мои гены, которые ты унаследовал.

Бросив на него исполненный печали взгляд, видение тут же растворилось.

Весь остаток ночи Римо так и не сомкнул глаз. Лежал на спине, глядя в потолок и пытаясь убедить себя, что все это — не более чем скверный сон.

Но мастера Синанджу являются абсолютными властителями собственного тела и разума, и кошмары их не преследуют. А потому Римо понял, что впереди его ждут страшные испытания.

На завтрак мастер Синанджу готовил себе специальный чай долголетия.

В серо-зеленом чайнике весело кипела вода, рядом в плошках были разложены кусочки корня женьшеня, толченые плоды жожоба, сырые семена сосны. Нежные солнечные лучи врывались в кухонное окно.

Мастер Синанджу предпочел бы просыпаться на родном Востоке, но он жил в трудные времена. Нет, в целом все обстояло не столь уж безнадежно, размышлял он, расхаживая по кухне, оборудованной электроплитой, кранами с горячей и холодной водой и прочими атрибутами западной цивилизации.

Перед завтраком он напевал песенки, некогда услышанные в родной деревне Синанджу, в далекой Корее. Эти звуки словно бы приближали его к дому. Тем не менее он не чувствовал себя счастливым.

Да, ему пришлось поселиться в стране варваров. Да, у него был сын, не родной, приемный. Белый, с огромными ступнями и носом и дурацкими круглыми глазами. Не лицо, а маска какая-то! Белая и страшная.

Впрочем, мастер Синанджу знавал и худшие времена. Он испытал все тяготы и лишения, связанные с жизнью в нищей голодной деревне, без семьи, сына, наследника, ученика. Тогда ему помогли выжить и продержаться всепоглощающее чувство ответственности за свой народ и трезвое понимание того, что традиция, зародившаяся пять тысяч лет тому назад, последним представителем которой он являлся, подходит к бесславному концу.

В те дни ему досталось сполна за то, что он обманул ожидания своих великих предков и стал единственным свидетелем этих последних дней.

То были самые мрачные дни и часы его жизни. Что может быть хуже и отвратительнее? Что может быть страшнее бесславного конца рода, которому с его смертью предстоит кануть в Лету?..

Однако теперь он весело и хлопотливо готовил себе завтрак — укрепляющий и способствующий долголетию чай, — купаясь в лучах утреннего солнца, и хотя его ученик и последователь уже должен был проснуться, Чиун его не торопил.

— Все в свое время. Римо — хороший сын, хоть и бледнолицый.

Но Римо все не появлялся. И когда вода в чайнике стала выкипать, мастер Синанджу просто долил в него воды и стал ждать.

А чай стоил того, чтобы набраться терпения и подождать. И хорошие сыновья тоже этого стоят.

Бульканье и кипение уже давно прекратилось и чайник остыл, когда Римо Уильямс наконец прошлепал босиком на кухню. Глубоко посаженные над высокими скулами глаза как-то странно блестели.

— Я приготовил чай, — проговорил Чиун, не оборачиваясь и не глядя на него.

— Я не голоден.

— Что ж, прекрасно. Потому как твою порцию я уже вылил в раковину.

— О'кей, — рассеянно кивнул Римо, взял с буфета кружку и подставил ее под кран.

Он выпил две кружки сырой воды, отдающей металлическим привкусом, но мастер Синанджу так и не обернулся.

— Я потратил целое утро. — В голосе Чиуна прозвучал упрек.

— На что?

— На то, чтобы почувствовать себя счастливым.

— Что ж, не зря потратил.

— Когда человек проводит все утро в размышлениях о невоспитанных сыновьях, пользы тут мало. Это — предательство, только и всего.

Римо промолчал.

Чиун резко развернулся.

— Тебе известно, который теперь час?

Римо мог и не смотреть на стенные часы в виде черной кошки с качающимся хвостом-маятником и бегающими из стороны в сторону картонными глазками.

— Десять тридцать две, — ответил он, поставив пустую кружку в раковину из нержавеющей стали. Запястья у него были на удивление широкие и крепкие.

— Почему ты заставил меня ждать?

— Не мог уснуть.

— Если не мог уснуть, то к чему было валяться все утро в постели?

— Потому, что я боялся встать.

Мастер Синанджу так и застыл, удивленно скривив губы.

— Но почему?

Ученик медлил с ответом.

— Почему ты боишься утра? — не отставал Чиун.

Римо резко обернулся. В его глубоко посаженных глазах стояли слезы. Одна слезинка скатилась по высокой скуле.

— Ты умрешь... — пробормотал он.

— Возможно, — кивнул кореец, всматриваясь в печальное лицо ученика.

— Скоро умрешь, папочка.

Лицо Чиуна омрачилось, точно на него вдруг набежала черная туча.

— К чему ты клонишь?

— Просто тогда я останусь совсем один на всем белом свете.

Заметив, какой болью светились глаза ученика, мастер Синанджу отбросил маску гнева.

— Что тебя тревожит?

— Мне не хотелось бы об этом говорить.

Чиун сцепил пальцы с невероятно длинными ногтями.

— Нет скажи!

В этот момент в дверь позвонили.

— Я открою, — бросил кореец.

Минуту спустя он вернулся с конвертом в плотной пластиковой обертке. Небрежно бросил его на кухонный стол.

— Что это? — спросил Римо.

— Ничего.

— Откуда ты знаешь, если...

— Тебе. От Смита.

— Там, наверное, что-то важное...

— Нет. Важно совсем другое. Это печаль в твоих глазах.

— Я все же посмотрю, — сказал Римо.

Лишь потому что во взгляде ученика мелькнул какой-то интерес, мастер Синанджу позволил ему распечатать конверт.

Письмо было отправлено федеральной почтой «Экспресс» и упаковано в такой плотный «Тивек», что даже служащие доставки, небрежно швыряющие конверты к дверям адресатов, не смогли повредить его. Теперь даже строящиеся дома обтягивали «Тивеком» перед тем, как прибить наружную обшивку. Пакет удавалось вскрыть лишь очень острым предметом.