Эрик Ластбадер - Французский поцелуй

— Пожалуй, понимаю. Да. Я видел тебя в деле, в джунглях. У тебя мертвая хватка. Волшебник боялся тебя почти так же, как он боялся Терри Хэя.

— Это только доказывает, — сказал Сив, обходя массивный покрытый ржавчиной патрубок, — насколько глубоко ты заблуждаешься. Терри мертв, а я все еще жив.

— Я тебя прошу пересмотреть решение, — сказал Транг.

По резонансу Сив рассчитал, как близко друг к другу они находятся: не больше двух метров. Медленно двигаясь по направлению голоса, он вспомнил словосочетание, с помощью которого описывались вьетконговские соединения, проникающие по ночам на территорию американских лагерей, — «неопознанные, но явно враждебные». То же самое он мог бы сказать сейчас о своих чувствах.

Сив уже давно вспоминал о Доминике не иначе, как о лишенной тела голове, лежащей в кустах под окном ризницы церкви в Нью-Ханаане. Первый страшный момент узнавания, когда, выйдя из церкви Святой Троицы в сопровождении местного полицейского, он прошел мимо зарослей подстриженного кустарника, уже пахнущего по-весеннему обновленной жизнью, и нагнулся над отрубленной головой своего брата. Страшный момент. Вроде как увидеть солнце в полночь. Вся кожа у него тогда пошла мурашками и он едва смог подавить неудержимое желание разрыдаться.

Доминик был болезненным ребенком и первые шесть недель после своего рождения провел между жизнью и смертью. Позднее их отец обучал Доминика боксу, называя это физической терапией. И Сив, со своей стороны, взял на себя негласное обязательство присматривать за братом, чтобы с ним не приключилась какая беда. Глядя на отрубленную голову Доминика в Нью-Ханаане, Сив понял, что не выполнил это обязательство.

Он понюхал тьму и, как сеттер, сделавший стойку, носом нашел свою добычу. Он тихо проскользнул под капающую трубу и бросился на Транга с неукротимостью бури.

Удары, которыми он награждал убийцу своего брата, действовали на него, как сильнейший наркотик. Его заскорузлые ладони, перевитые сгустками мышц руки, работали без остановки. Чем сильнее были удары, тем сильнее становился Сив. Будто он превратился в ангела мщения. Более того, он чувствовал в своих венах мстительную кровь тайного бога Авраама и Исаака, праведный гнев в своем сердце, сродни исполнившемуся пророчеству.

Его тело так и звенело, переполненное вновь обретенной свободой. И ничего не осталось в душе Сива, кроме жажды мести. Прощай, уравновешенность, которая всегда лежала в основе принятия Сивом каких-либо решений! Прощай, чувство справедливости, которым он всегда руководствовался в жизни, его строгая приверженность букве закона!

Что же осталось в нем теперь, кроме жажды крови врага, которая во взбесившемся животном сильнее инстинкта самосохранения и защиты территории? Когда законы божеские и человеческие забыты, что остается, кроме отпечатков копыта дьявола?

Я прошу тебя пересмотреть решение.

Транг хотел к этому еще кое-что прибавить. Он хотел сказать Танцору, что теперь он не совсем такой, каким был во время их последней встречи на крыше дома на Дойерс-Стрит. В чем-то он вырос, а в чем-то — стал меньше. Но, как и тогда, ему не хватает понимания того, что происходит в его душе, тем более — умения это выразить.

Вместо этого он сказал, пытаясь умиротворить Сива:

— Я не хочу с тобой ссориться.

Эти слова имели противоположный эффект. Сив яростно бросился на него, и оба они покатились на пол.

С самого того момента, как он сказал Сиву: «Успокойся. Я знаю, где ты», — Транг пытался вызвать в душе то мистическое состояние, когда весь мир является тебе в своем первобытном состоянии. Так требует пентиак-силат. Но у него ничего не получалось. Как будто М. Вогез высосал из него последние ресурсы этой энергии. И Транг впервые за много лет почувствовал страх.

Вместо шелестящей тишины бескрайнего поля, характерной для пентиак-силат, Транг слышал лепечущие голоса мертвых. Напалм, сжегший их тела, не тронул их сущности. Они знали, кто такой Транг и что он сделал, не хуже, чем сама Луонг, которая убила саму себя вместо того, чтобы убить его. Живи и помни, сказала она. Живи с памятью своих грехов.

Теперь, сшибленный на пол превосходящим весом своего противника, Транг изо всех сил пытался понять, что с ним происходит. У него не было намерения подпускать к себе Танцора, и в этом он полагался на пентиак-силат. Он не хотел драться с Танцором. Наоборот, он стремился разрядить ситуацию.

Он этого не хотел. Он ждал. Чего?

Своей собственной кровью он начертал свой знак на двери, ведущей в подвальное помещение. Зачем?

Какая-то мысль им владела. Но какая? Он это или забыл, или вовсе не знал. Так или иначе, он конченый человек и лучше бы ему погибнуть вместе с Волшебником в автокатастрофе.

Это в самом деле случилось? Конечно же, случилось! Обороняясь от ударов Танцора, Транг вспомнил все в мельчайших подробностях: вот он резко дергает рулем «БМВ», объезжая по кругу площадь Эдмона Ростана, вот высокая чугунная ограда бросается ему навстречу, осыпая его осколками лобового стекла. Он видел тело Волшебника, наполовину выброшенное через лобовое стекло, видел металлический молдинг, обвившийся вокруг кисти руки Волшебника со страстью любовника. Но даже это яркое воспоминание не смогло успокоить его и вселить в него уверенность. Дело в том, что теперь Транг не был ни в чем уверен.

Он попытался воспользоваться ударом, называемым в его дисциплине «юру», но то ли он потерял силу, побывав в аварии, то ли забыл, в какие точки тела надо наносить эти удары. В ответ получил несколько сильных тычков в голову и грудь. Почувствовал боль, сконцентрировался, как положено, чтобы снять ее, но вместо того, чтобы исчезнуть, боль просто перетекла в другую часть тела. Во рту был привкус крови, и казалось, что один глаз совсем ничего не видит.

Он отбивался, как мог, ткнув напряженными четырьмя пальцами в солнечное сплетение Танцора, потом костяшками пальцев — под ребра. Но ни один прием не прошел. А боль все растекалась и растекалась по телу.

И тогда из этой боли и отчаяния выплыли слова сэнсея, который обучал Транга приемам пентиак-силат: Когда ты дошел до предела, надо остановиться и начать все с начала. Интенсивные тренировки по своей сути отрицают инстинкт. Столько приемов надо освоить, столько принципов удержать в памяти! Поэтому в момент кризиса позволь этим теоретическим принципам раствориться в реке природных инстинктов.

Вот так и нашел Транг выход из кризиса: развернулся вокруг своей оси и провел первый «юру», который ему пришел в голову: феникс в камне.

Его торс распрямился, и движением быстрее плевка кобры он врезал твердой, как камень, нижней частью ладони Сиву по почкам, да с такой страшной силой, что Сив даже не пикнул.