Петер Демпф - Тайна Иеронима Босха

— Вы что, не понимаете, Берле? — Он указал на листочки бумаги на стене. — PSSNNMR, posse non mori, если все повторяется, если каждая деталь или грубые линии событий возвращаются, как зима и лето, то это — бессмертие!

— Кто сказал? — спросил Берле на сей раз мягким, почти льстивым голосом.

— Наша загадка из букв. Способность не умирать. Бессмертие. Вечно повторяющийся цикл. Простая мысль.

Антонио стоял перед «Садом наслаждений» с распростертыми руками.

— А теперь проясняется и второй символ — сова. Она говорит: взгляни на события с другой стороны. Нет рая и нет конца развитию. Есть цикл и вечный круговорот.

Раздался пронзительный крик. Кайе испуганно вскочил:

— Патер Берле, что с вами?

Патер колотил себя по скулам, будто хотел выбить слова, засевшие там. Антонио, казалось, не слышал диких воплей Берле, он обернулся и уставился на Кайе:

— Михаэль! У нас есть негативы к третьей части. Может, на них мы найдем ответ. Надо увеличить. Нужен ключ к разгадке.

Берле, в ярости уронив стул, вскочил. Его лицо окаменело. Только в глазах горел огонь да дрожали зрачки.

— Вы никогда не узнаете тайну! Никогда! — крикнул Берле и оттолкнул Кайе, который попытался загородить ему дорогу.

На пороге патер резко обернулся, на лице его были ненависть и отвращение. Затем он устремился прочь.

— Я решила, что вы забыли обо мне, доктор Кайе.

Грит Вандерверф, освещенная солнцем, стояла перед входом в реставрационные мастерские. Кайе был сражен красотой ее кожи, которая на свету приобрела бархатный оттенок. Красный цвет платья оттенял каштановые волосы до плеч.

— Нам пришлось предпринять меры безопасности, сеньора Вандерверф.

Кайе расцеловал психолога в обе щеки. Никогда еще этот испанский обычай не доставлял ему такого удовольствия.

— Меры безопасности? Зачем?

Кайе пригласил Грит войти. Сделал знак привратнику — тот открыл дверь и снова закрыл ее за ними. Кайе показалось, что Грит принесла с собой в темный коридор здания частичку солнечного света с улицы. Вандерверф была в тесно облегающем платье с глубоким вырезом. Бедра соблазнительно покачивались, и Кайе подумал, что его намеренно очаровывают.

— Патер Берле был здесь, вот почему такие меры предосторожности.

— Он был здесь? — Грит внимательно посмотрела на Кайе. — Я предупреждала твоего коллегу. С «Садом наслаждений» все в порядке?

Кайе был удивлен обращением, но ответил непривычным для себя «ты».

— Нет, Грит. Он не прикоснулся к картине. Еще нет. Он проник в кабинет Антонио. Я выследил его. Патер был очень разгневан и сломя голову выскочил из здания. Однако прежде Небриха смог выудить у него еще одну часть рассказа.

Грит задумчиво кивнула, потом взяла Кайе под руку, и они пошли в направлении мастерских.

— Полагаю, вы не вызвали полицию. Весьма неосторожно с вашей стороны. Берле опасен.

— Он был в курсе нашей работы. А Небриха хотел узнать, соответствуют ли открытия, сделанные нами на картине, действительности.

— И что же?

По пути в реставрационные мастерские Кайе рассказал Грит о значении надписи «PSSNNMR», о каббалистической нумерологии в имени Босха и мыслях о цикличности, которые развивал Небриха.

Грит слушала и улыбнулась, узнав, что ее намек на имя Босха вызвал такую бурную реакцию. Только когда Кайе упомянул Алмагина, Грит заволновалась:

— Что о нем известно патеру Берле?

— Ну, этот человек что-то скрывал.

Пройдя пост охраны, они вошли в мастерские. Свет, проникавший через множество окон, наполнял помещение, и волосы Грит засияли красным пламенем. Кайе на мгновение закрыл глаза, чтобы привыкнуть к слепящим лучам. В мастерской на мольбертах стояли четыре картины большого формата, перед ними лежали инструменты реставраторов. В центре располагалась доска «Сада наслаждений». Картина сияла яркими красками. Грит подошла к картине, чтобы оценить работу реставратора.

— Вы убрали все отслоения и скрыли трещины. Следов кислоты и в самом деле не осталось.

Реставратор посмотрел сначала на картину, затем на совершенные формы Грит. И не смог решить, что привлекает его больше.

— Я считаю эту картину Босха произведением для тех, кто находится в поиске. Взгляд переходит от фигуры к фигуре, от сцены к сцене. Я спрашиваю себя: где спрятана тайна? И думаю, что она откроется нам, если правильно поставить вопрос.

Кайе в растерянности смотрел на картину. Он еще никогда не рассматривал ее с такой позиции.

— И какой вопрос задала бы ты?

Грит пожала плечами и обернулась к реставратору:

— Если бы ты знал, Михаэль, что нашей жизни суждено вечное возвращение и ты захотел бы передать эти знания другим поколениям, как бы ты сделал это?

Кайе был обескуражен вопросом и вновь сосредоточился на картине.

— Есть две возможности. — Он подумал об идее Небрихи. — Если возвращение определено до малейших деталей, я бы не стал ничего делать. Ибо каждый рисунок, картина, каждый намек погибнет при Апокалипсисе, и ничего из старого мира не перейдет в новый, поскольку там все и так повторится. Но если это соображение неверно и повторение включает в себя развитие, я бы написал книгу, нарисовал картину, которые переживут века, так как имеют собственную ценность.

— Я пришла к такому же заключению, Михаэль. Послушай, ты знаешь историю Якоба ван Алмагина, как она записана в рукописи. В ней есть кое-что, о чем умолчал патер Берле.

Кайе насторожился. Небриха прав: Грит знает больше, чем готова рассказать.

— Предположим, что веками существовали организации или группы ученых, представленные различными объединениями. Их находят в иудаизме и христианстве, у тамплиеров и у членов Алой и Белой розы, у масонов и в других братствах. Не более пяти-шести человек. Их выбирают из своих рядов и посвящают в таинство.

— Прекрасно. А каким образом эти люди связаны с нашей картиной? И откуда тебе это известно?

— Я только предполагаю. Как я к этому пришла, расскажу в следующий раз. Якоб ван Алмагин принадлежал к такой группе. Он был одним из величайших умов своего времени. Уже тогда следовало принимать решение, хотя, возможно, его приняли намного раньше, только не смогли осуществить. Записать знание о предстоящем повороте и сообщить «мудрецам будущего». Они хотели перенести информацию о прошлом в будущее.

— Если я правильно понимаю, «Сад наслаждений» — это эксперимент. Попытка. Но картина слишком оригинальна, слишком умело выполнена и слишком хорошо продумана. Односторонняя интерпретация картины — дань современности, отражение концепции людей с узким кругозором. А это полотно далеко не однозначно.

Кайе подошел ближе к Грит и почувствовал аромат ее духов.

— Нет, не эксперимент, Михаэль. Благодаря принадлежности к адамитам Алмагин мог не только сформировать их идейное наследие и перенести его в картину, но и придать отдельным частям триптиха двойное значение и использовать для своих целей, для следующего уровня. Картина стала своеобразной машиной времени, которая движется в будущее, чтобы там ее правильно прочли.