Лесли Уоллер - Войны мафии

– Не может быть, чтобы мы подцепили какую-нибудь коровью гадость, болтаясь так близко от Плама?

– Беспокойся лучше о береговой охране.

– Риччи не могли пронюхать об этом доме?

– Все операции Риччи в этом районе ведет семья Джанфлр, родственники Риччи. Это ленивые парни. Любят крутить бизнес в больших городах. В такой дыре, да еще зимой, их не увидишь.

– Посылку ждем к полуночи? Давай пока разложим свои задницы. Еще пять часов впереди.

Чой ухмыльнулся.

– Ты быстро учишься.

– Конечно, – парировал Никки, – вот еще один ослепительный успех воспитанника иезуитов.

"Дорогой мистер Саггс!

Мы были очень рады узнать, что агент Кохен оправился от тяжелой болезни и готов принять участие в весеннем семинаре. Но было бы упущением с моей стороны, если бы я не сообщил вам, что возраст наших слушателей – от двадцати до тридцати лет. Может быть, у вас есть агент, больше подходящий для этой возрастной группы, при этом достаточно опытный в вопросах организованной преступности? Надеемся, что да.

С искренним уважением А. Коуд,

директор семинара

«Лютьен, Ван Курв и Арматрэйдинг».

Дж. Лаверн Саггс швырнул листок через стол Кохену.

– Если говорить простым английским языком, они хотят кого-нибудь другого. Занесите еще одно имя в свой походный блокнот параноика.

– Это еще одно подтверждение того, о чем я уже говорил. – Несмотря на шесть футов роста, Кохен носил ботинки на толстой подошве – еще один шаг к полной «Гэри-Куперизации». Он пошевелился в кресле, и каблуки громко царапнули пол.

Саггс покачал головой, заранее отвергая все, что мог сказать Кохен.

– Что вы за народ – евреи? Ведете себя так, словно появились на земле, чтобы объяснить остальным, как надо жить.

– Разве нет? – с акцентом произнес Кохен, улыбаясь, чтобы продемонстрировать свое еврейское чувство юмора.

– Мы обязаны обращать внимание на такие письма. – Взгляд Саггса ускользал то в одну сторону, то в другую, избегая встречи со стальными, бесстрашными глазами прославленного героя экрана. – Поэтому я предлагаю вам заняться бомбистами.

– Это еще что?

– Все эти взрывы, война наркогангстеров. Люди стонут. Там уже работают бригады из отдела по борьбе с наркотиками. Вы – парень с Лонг-Айленда, хорошо знаете эти места. Поможете им обследовать побережье от Троггс-Нек до Ориент-Пойнт.

– Это просто пощечина.

– Для вас это повышение, потому что вы будете работать на равных с командой береговой охраны. Конечно, вы этого не заслужили, но я сражался за вас. Скажите спасибо и подключайтесь.

– Спасибо мне? – спросил Кохен. – Или Риччи?

– О Христос, спаси меня от еврейских пророков!

В гостиной для членов клуба Музея современного искусства, где встретились Гарнет и Уинфилд, между ними заплясали искорки напряженного интереса и таинственности.

– Где вы его прячете? – спросила Гарнет.

– Папа? Я думала, вы знаете, где он.

Треугольное личико Гарнет побледнело.

– Я была уверена, что вы знаете. Последние двадцать четыре часа мне ничего о нем не известно.

Уинфилд помолчала.

– Он звонил мне из Вашингтона прошлой ночью. Вы хотите сказать... Вы хотите сказать, что ничего не знаете?

Гарнет кивнула. Ее глаза скользнули по картине, изображавшей венскую проститутку, голую, изможденную, с огромными глазами и сосками и проваленным сифилитическим носом. Взгляд Гарнет скользнул дальше, словно отказываясь признать то, что прозвучало в их разговоре.

– Позвоните Керри.

Уинфилд покачала головой.

– Кер звонил утром в офис, чтобы поговорить с Чарли, но он там не появился. Мы звонили в Вашингтон. Он не ночевал в своем номере. Его чемодан в гостинице.

Гарнет стремительно вскочила и зашагала по гостиной, отмеривая треугольник вокруг кресла, где сидела Уинфилд. Ее порывистые движения привлекли внимание двух дам, потягивавших мартини. Глаза Гарнет скользили по залу, по полу, словно изучая минное поле.

– Он никогда... – Гарнет остановилась, но сразу же снова зашагала. – Он всегда...

Наконец она села, машинально растирая рукой мышцы спины.

– Уинфилд, я не уверена... не понимаю, что происходит. – Ее голос стал непривычно тонким. Глаза метались по залу. Гарнет машинально отметила, что у пристально уставившейся на нее женщины такой же уродливый нос, как у сифилитички на картине. Мистический знак? Часть заговора? Ее мысли метались, как и глаза. Гарнет подавленно покачала головой. – С Чарли такого не бывало ни разу. Вы же знаете – мы не из тех супругов, которые когтями цепляются друг за друга. Мы оба слишком заняты. Но мы всегда... – Она снова замолчала, ее губы сложились болезненным "о". – Спина...

– Что? – требовательно переспросила Уинфилд.

Гарнет медленно покачала головой, ее глаза вернулись к женщине, сидевшей напротив. Сообщница. Заговорщица. Эмиссар из темной стороны жизни. Гарнет снова покачала головой.

– Это невозможно. Я выполняю физические упражнения с религиозным пылом.

– Да что с вами?

– Опять проклятые боли. Сейчас все будет в порядке.

Она попробовала выпрямиться – и рухнула в кресло. Женщина с проваленным носом не сводила с нее глаз.

Баз нервно оглядел офис Винса в Ле-Рефьюж – украшение Монако, продвинувшее технологию курортного дела в двадцать первый век.

Где-то здесь среди артефактов игорного бизнеса, и раздражавших Винса мониторов, мерцавших четырьмя цветами, Ленора запрятала один из своих «жучков». Где-то здесь, в нескольких ярдах от него, думал Баз, записывающее устройство готово включиться при первых звуках человеческого голоса.

Винс еще не вернулся из своего утреннего проверочного рейда и не знал, что Баз ожидает его. Уже не в первый раз с тех пор, как они с Эйлин, обливаясь слезами, упали друг другу в объятья, Баз подумал, что свалял дурака. Только участие в этом заговоре Леноры – толкнуло его на безумный поступок. Одних только ее поддельно-мафиозных ужимок достаточно было, чтобы втянуть База в заговор. Ясно, что Ленора терпеть не может Винса или чувствует себя непобедимой с маленьким Юджином на руках и считает возможным шантажировать База их общей самоубийственной шалостью. Играй в команде Эйлин – отчетливо прозвучала невысказанная угроза, – или я разнесу в клочья нас обоих.

Как только он согласился, Эйлин непонятным образом нашла возможным простить ему все грехи. Это большое дело, подумал Баз. Ирландки все такие: страшно вспыльчивые, сентиментальные, носятся со своими обидами, но если любят – прощают все. Он почувствовал, что при мысли о великодушии Эйлин у него снова увлажнились глаза. Иисусе, эта история все в нем перевернула. Полностью изменила его личность. Он продолжал играть. Но теперь у стола с «блэкджеком» не чувствовал себя больше Христом на кресте. Деловитые взгляды зевак больше не казались ему восхищенными. Проигрыш утратил терпкий аромат протеста.