Мартин Смит - Роза

Кочегары забрасывали уголь в топку с безопасного расстояния. Блэар же ворошил горящие углы прямо перед дверцей печи. Перегретый воздух врывался ему в легкие. Угли звенели от ударов лопаты, как стеклянные колокольчики. Блэар чувствовал, как волосы у него на груди, под рубашкой встают дыбом и скручиваются от жара. Но красота пламени завораживала и покоряла. Расплавленное золото блестело, пожирая само себя, одна его сверкающая волна накатывалась на другую, разбрасывая во все стороны искры под лопатой Блэара, ищущей — что же пытался он найти там, на огненном языке дракона? Мерцающую берцовую кость или хорошо прожарившееся ребрышко? Блэара вдруг обдало паром, и он понял, что кто-то сзади облил его водой. Он продолжал орудовать лопатой, пытаясь докопаться до раскаленной докрасна колосниковой решетки. Сзади кто-то потянул его за руку, и он увидел рядом с собой Бэтти в капюшоне и рукавицах, от которых тоже валил пар. Бэтти что-то показывал ему и пытался сказать. Но слов его Блэар не слышал, пока смотритель работ не оттащил его от печи; только тогда до Блэара дошло, что рукоятка его лопаты горела, а железный совок светился сердитым темно-красным цветом.

Кочегары встретили их на середине наклонной плоскости и окатили водой капюшон Блэара и его лопату. Лишь сняв рукавицы, Блэар обнаружил, что и они, и рубашка на нем спереди были опалены.

— Вам в аду бывать не приходилось? — поинтересовался Бэтти. — Похоже, подобное занятие для вас не в новинку.

— Ничего не нашел.

— И не найдете, пока не потушена печь. Что, быть чокнутым — обязательное требование ко всем первопроходцам?

Блэар, пошатываясь, двинулся по наклонной плоскости вниз, испытывая какое-то опьянение от пламени, почти веселье:

— Теперь я знаю, как себя чувствует хлеб, когда из него поджаривают тосты.

Бэтти шагал за ним.

— Вы абсолютно ненормальный. Мистер Блэар, обещаю вам, я буду смотреть во все глаза. И если найду что-нибудь хоть чуточку более подозрительное, чем шлак от обычного угля, вы узнаете об этом первым.

Наверху Блэара встретил утренний ливень, но это было даже приятно: Блэару казалось, что он все еще дымится. Шахтный двор походил на пруд, заполненный чернилами. Над паровыми машинами, лошадьми и сортировочной висели клубы дыма, не давая возможности разглядеть грохоты и работавших под навесом шахтерок. Из печи для сушки угля, из кузницы и труб паровых котлов валил дым. «Дьявольская погода, — подумал Блэар, — и слава Богу».

Он отыскал под сиденьем коляски свой макинтош, натянул его и, пошатываясь, побрел к сараю, где выдавали лампы. Бэтти утверждал, что после взрыва судьба всех выданных ламп была установлена. Блэар не сомневался в его честности, но кое-что проверить все равно стоило. Он не помнил всех номеров, упомянутых в отчете следователя, но две лампы он запомнил: 091, за которую расписался Билл Джейксон, и 125, полученную Смоллбоуном. Вдруг этим лампы или одна из них никому впоследствии не выдавались? Это было не больше чем предположение, и Блэар еще не видел, куда оно могло бы привести его, если бы нашло подтверждение; тем не менее он листал страницы регистрационной книги до тех пор, пока та не промокла почти так же, как и он сам. За время, прошедшее после взрыва, лампы 091 и 125 ежедневно выдавались кому-нибудь из шахтеров. Блэар сделал вывод, что он такой же сыщик, как Мэйпоул — шахтер.

По окну сарая бежали струи дождя, и вид их напомнил ему о дневнике Мэйпоула, строки в котором шли как по горизонтали, так и по вертикали. Что там этот сукин сын записал за день до своего исчезновения? «Завтра меня ждет величайшее приключение!»?

Леверетта Блэар нашел в «Хэнни-холл», в конюшне — строении с башней, вымощенным кирпичами двором и опускающейся заградительной решеткой, так что все сооружение вместе напоминало средневековый замок. Управляющий имением был во дворе. В долгополом пальто и сапогах, опустившись коленом на мокрый булыжник, он был целиком и полностью поглощен чисткой огромной шайрской [53]кобылы, которой он вычесывал грязь из длинной шерсти на ногах, из ниспадающих на самые копыта волос. Лошадь стояла, положив морду Леверетту на спину. Несмотря на дождь, и лошадь, и человек выглядели вполне довольными.

В углу двора кузнец бил молотом по лежавшей на наковальне красной полоске железа. Конюшня была вычищена, лошади цокали копытами в расположенных справа и слева вдоль широкого центрального прохода стойлах; одна сторона, по-видимому, предназначалась для рабочих лошадей, другая — для охотничьих. «Величественная и одновременно буколическая картина, — подумал Блэар — когда-то в этот двор съезжалось местное дворянство в розовых охотничьих костюмах, чтобы отсюда начинать псовую охоту. И, наверное, на этой же конюшне многие поколения Хэнни лишали девственности своих служанок». Странно, но Блэар вроде бы начинал смотреть на все глазами Розы.

Его лихорадило, хотя он и не мог понять отчего: был ли то приступ малярии или же сказывался перегрев возле печи. Мысли его все время непроизвольно возвращались к Розе, ему никак не удавалось разобраться, серьезно она говорила или же шутила, когда попросила, чтобы Блэар увез ее с собой. Дело не только в том, что своими чувствами он спровоцировал ее на необдуманное решение. Но это предложение делало ее реальной и важной. До сих пор Роза была для него не более чем сиюминутным эпизодом или несколькими; прозвучавшее предложение означало, что с Розой может оказаться связано его будущее. И если для этого понадобились ее постель и те угольные пятна, что перешли с нее на Блэара, — что ж, такова уж грубая природа мужчин. Он ничего ей не пообещал. Возможно, все сказанное было с ее стороны не более чем шуткой. Или еще одной из окружающих ее загадок, такой же, как ее дом. Но из-за размышлений об этом Блэар никак не мог сосредоточиться. Даже орудуя лопатой в печи, он думал о Розе. Блэар запрокинул голову назад, чтобы капли дождя охладили лицо.

— Есть такое шахтерское правило: «Чем глубже, тем жарче» [54].

— Блэар! — вспыхнул Леверетт. — Я этого не слышал.

— У вас что, не хватает конюхов, чтобы заниматься чисткой?

— Хватает, но мне нравится делать это самому. Чтобы управлять имением, надо не только постоянно смотреть во все глаза, но иногда и самому прикладывать руки. — После каждого прохода гребнем Леверетт вытряхивал из него грязь; в тех местах, где он уже прочесал, шерсть становилась белой и шелковистой. — Я работал везде в имении. На ферме, в саду, конюшнях, в овчарне, даже на пивоварне. Я воспитывался так, чтобы из меня получился управляющий имением. Джон обычно говорил, что я похож на Адама: того ведь поставили, чтобы он сторожил райский сад, а не стал его владельцем. Считаю, мне повезло, что епископ Хэнни так мне доверяет. Я никогда не стремился занять место одного из Хэнни, да мне это и не нужно.