Никки Френч - Убей меня нежно

Первую партию удалось обнаружить на следующий день. Произошла трагически простая ошибка. В темноте и буране, да еще при том, что веревки сорвало и унесло в пропасть, они поплелись по другой части хребта Близнецы, где безнадежно и окончательно заблудились, оказавшись на выдающейся в сторону гряде — той, которая обрывалась в пропасть. Тела Франсуазы Коле и клиента-американца Алексиса Хартуняна так и не удалось обнаружить. Должно быть, они сорвались в пропасть, пробиваясь назад к хребту или двигаясь к лагерю, который, как им казалось, находится перед ними. Остальные сбились во тьме в кучку и умирали медленно. Утром их нашли шерпы. Все были мертвы, писал Клаус, за исключением одного: еще одного американца, Пита Папуорта, который снова и снова произносил лишь одно душераздирающее слово: «Помогите». «Помогите. Помогите», — взывал, — писал Клаус, переживая боль человека, который проспал всю трагедию, — о помощи, которую никто ему оказать не мог".

Я дочитала последние страницы в смятении, почти не в силах дышать, потом легла на диван и, должно быть, проспала несколько часов.

Когда я проснулась, времени почти не оставалось. Я приняла душ и оделась. Поймала такси до «Пеликана», который находился в Холлэнд-парке, хотя пешком добралась бы быстрее. Однако в том состоянии, в каком тогда пребывала, я едва ли вообще нашла бы туда дорогу. Я заплатила водителю и вошла в ресторан. Были заняты только два столика. В одном углу сидел Адам с мужчиной и женщиной, которых я не узнала. Я прошла прямо к ним. Они удивленно посмотрели на меня.

— Простите, — сказала я остальным. — Адам, ты не мог бы выйти со мной на минутку?

Он насторожился:

— Что?

— Просто отойдем. Это очень важно. Займет всего секунду.

Он пожал плечами и, извиняясь, кивнул собеседникам. Я взяла его за руку и вывела на улицу. Как только мы скрылись из поля зрения тех, кто был внутри, я повернулась к нему, взяла в ладони его лицо так, чтобы смотреть ему в глаза.

— Я прочла книгу Клауса, — сказала я. В его глазах загорелась тревога. — Я люблю тебя, Адам. Я так тебя люблю.

Я начала плакать, я ничего не видела, но почувствовала, как он обнял меня.

— У дамы узкая ступня, мистер Таллис. — Он держал мою ногу, словно это был кусок глины, вертел ее в своих худых ладонях.

— Да, так позаботьтесь, чтобы в щиколотке они сидели плотно. Ей не нужны мозоли, договорились?

Мне прежде не доводилось бывать в таких магазинах, хотя я проходила мимо них и заглядывала в их тусклые, дорогие глубины. Я примеряла обувь, меня измеряли. Мои чулки — фиолетовые, истончившиеся — казались поношенными в таком обществе.

— И высокий подъем.

— Да, я обратил на это внимание. — Адам взял в руку другую мою ступню и принялся ее рассматривать. Я почувствовала себя лошадью, которую подковывают.

— Какого рода ботинки вы имеете в виду?

— Ну, так как я не...

— Для пересеченной местности. Достаточно высокие, чтобы поддерживать лодыжку. Легкие, — твердо проговорил Адам.

— Вроде тех, что я сшил для?..

— Да.

— Сшил для кого? — спросила я. Оба не обратили на меня внимания. Я вырвала у них свои ноги и встала.

— Я хочу забрать их к следующей пятнице, — сказал Адам.

— Это же день нашей свадьбы.

— Я и хочу забрать их к тому дню, — сказал он таким тоном, словно это было совершенно очевидно. — И мы сможем в уик-энд отправиться на прогулку.

— О-о, — проговорила я. Я представляла себе двухдневный «медовый месяц» в постели, с шампанским, копченой осетриной и горячими ваннами в промежутках между занятиями любовью.

Адам взглянул на меня.

— В воскресенье я участвую в демонстрационном восхождении в Лэйк-дистрикт, — коротко пояснил он. — Ты можешь пойти со мной.

— Очень соответствует положению жены, — сказала я. — Я имею право голоса?

— Ну давай. Мы спешим.

— Куда мы идем теперь?

— Скажу в машине.

— Какой машине?

Казалось, Адам жил на основе бартера. Его квартира принадлежала другу. Машина, которая была припаркована неподалеку, была собственностью его знакомого по восхождениям. Снаряжение хранилось на чердаках домов различных людей и в других местах. Я не понимала, как он все это может помнить. Было достаточно одного слова, чтобы он получил какую-нибудь случайную работу. И ему почти всегда оказывали услуги, чтобы отплатить за что-то, что он сделал в одной экспедиции или другой. Где-то он предотвратил обморожение, где-то вывел группу из тяжелого положения, где-то проявил хладнокровие во время лавины, кому-то помог в бурю, кому-то спас жизнь.

Теперь я старалась не думать о нем как о герое. Я не хотела быть замужем за героем. Мысль об этом пугала, возбуждала меня и как-то неуловимо и любовно разделяла нас. Я понимала, что со вчерашнего дня, с тех пор как прочла книгу, смотрю на него другими глазами. Его тело, которое, как я полагала всего двадцать четыре часа назад, трахает меня, стало телом, которое выживало там, где никто другой выжить не мог. Его красота, которая соблазнила меня, теперь казалась чудесной. Он как ни в чем не бывало прошел через жидкий суп воздуха на трескучем морозе, избиваемый ветром и обжигаемый болью. Теперь, когда я обо всем узнала, все, что было связано с Адамом, заряжалось его безоглядной и спокойной храбростью. Когда он задумчиво смотрел на меня или прикасался ко мне, я не могла отделаться от мысли, что являюсь предметом страсти, чтобы завоевать который ему пришлось рискнуть собой. И я хотела быть завоеванной — в самом деле. Я хотела, чтобы меня захватили штурмом. Мне нравилось, когда он делает больно, нравилось сопротивляться, а потом сдаваться. Но что потом, когда я буду полностью нанесена на карту и объявлена покоренной? Что тогда будет со мной? Бредя по серой снежной каше к взятой на время машине всего за шесть дней до нашей свадьбы, я не могла не удивляться, как вообще могла прежде жить без одержимости Адама.

— Вот мы и пришли.

Машина оказалась древним черным «ровером» с мягкими кожаными сиденьями и симпатичной приборной доской под орех. Внутри пахло сигаретами. Адам открыл мне дверь, а потом сел за руль с таким видом, словно автомобиль принадлежал ему. Он включил зажигание и влился в поток машин, характерный для субботнего утра.

— Куда мы едем?

— Просто на запад Шеффилда, в Пик-дистрикт.

— Это что, волшебное, таинственное путешествие?

— Навестить моего отца.

Дом был величественным и одновременно холодным, открытым из-за своего расположения в низине всем ветрам. Он был, думала я, безусловно, красивым, но сегодня мне хотелось уюта, а не суровой простоты. Адам остановил машину возле дома, рядом с ветхими надворными постройками. В воздухе медленно кружились крупные снежинки. Я ожидала, что откуда-нибудь выбежит собака и начнет на нас лаять или появится старый слуга, чтобы встретить нас. Но нас никто не встретил, и у меня возникло тревожное впечатление, что в доме вообще никого нет.