Том Клэнси - Зеркальное отражение

Сунув руку в карман брюк, Филдс-Хаттон достал носовой платок. В нем было спрятано мексиканское песо, одна из немногих монет, не имеющая в России никакой цены. В худшем случае, если песо найдут, его возьмут в качестве сувенира, – как хотелось надеяться Филдс-Хаттону, монетка попадет какому-нибудь высокопоставленному чиновнику, который и у себя дома не стесняется обсуждать важные секреты.

Снова чихнув, Филдс-Хаттон нагнулся и просунул песо под дверь. Он практически не сомневался, что с другой стороны двери должен быть датчик, реагирующий на движение, однако его чувствительности не хватит, чтобы заметить монетку. В противном случае он бы срабатывал на всех тараканов и мышей музея. Быстро выпрямившись, Филдс-Хаттон удалился, по-прежнему закрывая лицо платком.

Неторопливо вернувшись к главному входу, он позволил охраннику осмотреть свою сумку, после чего вышел на улицу, устроился на скамейке под деревом на набережной и достал из сумки портативный проигрыватель компакт-дисков. Листая каталог песен, записанных на диске, Филдс-Хаттон тем самым с помощью специального кода ввел в проигрыватель информацию о том, что только что увидел в музее. Эти числовые комбинации записались на компьютерный диск. Вечером, оказавшись подальше от приемников, которые могут быть установлены в Эрмитаже, он переведет проигрыватель в режим передачи сигналов и отправит сообщение в британское консульство в Хельсинки, откуда оно будет переправлено в Лондон.

Завершив составление сообщения про детскую телестудию, Филдс-Хаттон уселся поудобнее и приготовился слушать то, что происходило рядом с его маленьким песо.

Воскресенье, 12.30, Санкт-Петербург

Как только монетка очутилась за входной дверью, она попала в электромагнитное поле детектора радиосигналов. Этот детектор был настроен так, чтобы реагировать на любые сигналы, которые оказывались в зоне его действия, вплоть до излучения кадмиевых батареек, питающих электронные часы.

Это событие было отмечено тревожным гудком, который заглушил всю остальную информацию, поступающую в наушники начальника службы безопасности оперативного центра Глинки. Глинка не был паникером – но вот полковник Росский определенно им стал, особенно сейчас, когда до часа "X" оставалось чуть больше суток, при этом появились слухи, что в течение последних нескольких дней кто-то наблюдает за центром снаружи.

Глинка позвонил Раисе, секретарше, дежурившей у входа, но та ответила, что вот уже несколько минут никто не входил и не выходил в единственную дверь, ведущую в подвал. Поблагодарив ее, невысокий, мускулистый начальник службы безопасности снял наушники, передал их своему помощнику и, встав из-за стола, направился по узкому коридору в кабинет полковника Росского.

Он был рад любому поводу размять ноги, так как ему пришлось непрерывно просидеть девять часов, только и делая, что прослушивая пробную информацию, поступающую с "жучков", которые были недавно установлены в нескольких десятках иностранных посольств. А это после четырех часов тщательнейшей проверки двух телефонных линий оперативного центра во всех режимах работы: напряжение сигнала снятия трубки, прослушивание линии во время паузы, набор номера, тест прохождения импульсов высокого напряжения и всевозможные тесты внутреннего коммутатора.

Центральный коридор длиной и шириной напоминал узкий проход между рядами сидений в сочлененном автобусе. Тусклое освещение обеспечивали три двадцатипятиваттные лампочки, подвешенные под потолком в черных патронах без абажуров. Звукоизоляция была настолько совершенной, что снаружи можно было бы услышать разве что орудийный выстрел или грохот отбойного молотка. Внутренние и наружные стены были сложены из кирпича, покрытого жидким вспененным материалом и шестью перемежающимися слоями стекловолоконной пряжи и пористой черной резины толщиной в дюйм. Затем шел плотный брезент, защищающий внутренние помещения от сырости, и, наконец, листы клееного картона. Слой матовой черной краски полностью поглощал свет, который мог бы пробиваться сквозь щели в полу первого этажа.

От центрального коридора, словно от ствола дерева, отходили ответвления, ведущие в компьютерный центр, отдел аудионаблюдения, отдел авиационно-космической разведки, центр связи, библиотеку и другие помещения. В одном конце находился кабинет генерала Орлова, в другом – полковника Росского.

Подойдя к двери кабинета полковника, Глинка нажал красную кнопку переговорного устройства.

– Да? – послышался искаженный динамиком скрипучий голос.

– Товарищ полковник, это Глинка. В районе входной двери зафиксировано возмущение электромагнитного поля продолжительностью 0,98 секунды. Этого времени недостаточно, чтобы кто-либо успел проникнуть в центр, но вы просили сообщать обо всех...

– Где дежурный?

Глинка сказал:

– Сейчас он работает в крыле, где хранятся сокровища Скифских курганов...

– Благодарю вас, – остановил его Росский. – Я сам займусь этим.

– Товарищ полковник, я могу подняться наверх и...

– Вы свободны, – отрезал полковник.

Глинка провел ладонью по коротко остриженным светлым волосам.

– Слушаюсь, – ответил он и, развернувшись, направился к себе.

Увы, о короткой прогулке наверх придется забыть. Но лучше немного потерпеть, чем вызвать недовольство полковника Росского. Полковник никому не дает спуска и сурово карает за малейшую провинность. Достаточно вспомнить беднягу Павла Одинцова, похитившего кое-какое оборудование из центра. Глинка доложил об этой краже Росскому только потому, что хотел обезопасить себя от гнева полковника. Он даже не мог представить себе, что разработчика компьютерного обеспечения постигнет такая страшная участь. Никто не сомневался, что аварию на мосту подстроил Росский.

Уныло вернувшись к себе, Глинка надел наушники и приготовился к однообразной скуке, которую, как он не сомневался, ему придется терпеть еще часов пять, а то и больше.

Единственным утешением было мечтать о том, как бы он расквитался с этим сукиным сыном Росским, если бы у него хватило мужества...

Надев свой старый, но безукоризненно отутюженный черный форменный китель с яркими красными петлицами и фуражку с поднятой тульей, невысокий, поджарый полковник Леонид Росский вышел из кабинета и направился к огнеупорной двери, ведущей на лестницу. Как и у любого сотрудника спецназа, войск специального назначения, нервы и характер полковника были словно высечены из гранита. И это проявлялось в резком, жестком выражении его лица. Черные брови круто ныряли к переносице, а тонкие губы, на концах загнутые вниз, сливались с глубокими, отчетливыми складками, отходившими от длинного, прямого носа. Росский носил густые усы, что для сотрудников его ведомства было очень непривычно. Однако походка его не оставляла никаких сомнений: быстрая и уверенная, она сразу же выдавала в нем ветерана спецназа. Казалось, лишь какая-то невидимая привязь удерживает полковника, не давая ему устремиться к цели, которую видит лишь он один.