Альберт Санчес Пиньоль - Пандора в Конго

– Воздадим литературе то, что ей как таковой полагается, а юриспруденция пусть занимается своим делом. – Потом он добавил: – С этого момента все права на эту книгу принадлежат вам, господин Томсон. Это решение также носит ретроактивный характер и подразумевает как литературную славу, так и материальную сторону дела. – Он улыбнулся и добавил сдержанно: – Я сумел хоть немного изменить ваше мнение обо мне?

Что я мог на это ответить? Простое «да» прозвучало бы бледным отсветом моих чувств. Нортону не только удалось рассеять все мои подозрения; он удовлетворил даже те требования, которые мне не пришло в голову ему предъявить. Я был очень молод и еще не знал, что расчетливые люди обычно бывают весьма щедрыми.

– Моя стратегия по отношению к делу Гарвея действительно выходит за рамки юридической практики. Но я веду не ту игру, которую вы предполагаете, – сказал он, когда мы прощались.

На протяжении следующих дней эта стратегия стала явной. Книга, о которой сначала писали только литературные критики, сделала гигантский скачок, и о ней заговорили на страницах всех газет. Однажды в редакции я нес на вытянутых руках стопку бумаг, которая была так велика, что доходила мне до самого подбородка. Передо мной двигалась спина Хардлингтона, который грузил на меня все новые и новые папки, выбирая их среди документов на старых стеллажах. Тяжесть этой кипы бумаги позволила мне понять чувства носильщиков в Конго. Мы уже были на полпути к нашим столам, когда какой-то голос велел Хардлингтону явиться в кабинет директора. Я пошел за ним, следуя инстинкту мула, который не видит ничего, кроме спины своего хозяина.

– Хардлингтон! – закричал директор, прежде чем мы переступили порог его кабинета.

Его обуревали сомнения: перед ним лежали два листа, и он беспрерывно переводил взгляд с одного на другой.

– Какой теме нам следует посвятить обложку следующего номера? Делу Бергстрема или делу Гарвея? Кстати, кто-нибудь знает точно, что было с этим Гарвеем?

О деле Бергстрема все были наслышаны. Это был шведский предприниматель, которого обвиняли в продаже военной техники немцам. Для предпринимателя нейтральной державы это было бы совершенно приемлемой сделкой, но Бергстрем, который вел дела в Англии, всегда отрицал, что поддерживает контакты с представителями Центральных Держав. Бергстрема знали во всех увеселительных заведениях Лондона. Он был молод, богат и привлекателен. Праздники, которые он устраивал в своем доме, пользовались большим успехом. Когда такой человек становился мишенью для критики, дело пахло скандалом, в котором можно было найти любые детали: от шпионажа до высокой политики. К тому же дело окутывала тонкая дымка гламура, а значит, история была как раз для «Таймс оф Британ». Что же касается Маркуса, то Хардлингтон лаконично пояснил:

– Господин Гарвей – это второстепенный персонаж странной истории, которая произошла в Конго.

– Но это же неправда! – запротестовал я из-под кипы бумаг.

Никто не предложил мне присесть или отдохнуть, и у меня уже дрожали руки под тяжестью папок. Но я должен был защитить Маркуса:

– Гарвей – главный герой вселенской эпопеи! Его история заслуживает целого номера «Таймс оф Британ»!

Директор спросил:

– Какая из историй интереснее, с человеческой точки зрения?

– Обе не лишены интереса, – сказал Хардлингтон, – но в статье о Бергстреме можно подпустить больше патриотизма. Это финансовый скандал, в котором замешаны интересы военных. Благодаря вмешательству счетной палаты Министерства внутренних дел выяснилось, что шведский предприниматель ведет двойную игру. Наверняка он еврей… – В порыве воодушевления он потряс в воздухе кулаком и заявил: – Эти ребята из финансового управления – настоящие герои!

– Но господин директор! – позволил себе вмешаться я. – Героем человека делают не цифры, а самоотверженность. И Маркус – это герой уникальный.

– Так значит, герой, – заинтересовался директор. – Мне нравятся герои.

– Да! – воскликнул я. – Гарвей спас все человечество!

– Все человечество, живущее на Земле? Эта личность спасла всех людей нашей планеты? – Он переместил сигару из одного уголка рта в другой и, глядя с иронией в сторону Хардлингтона, спросил: – И мою тещу тоже?

Хардлингтон, который в некоторых случаях был не только ограничен, но и туп, не понял шутки, а я не мог смеяться, потому что боялся оказаться погребенным под грудой папок. Но пока Хардлингтон решал, спас ли Маркус тещу редактора или нет, я поспешил сказать:

– Бергстрем – это просто шведский миллионер, который стал жертвой обстоятельств, а Гарвей, напротив, – безвестный герой. И в отличие от большинства современных героев он не просто ликвидировал вражеское пулеметное гнездо. Он является таковым потому, что пожертвовал своим счастьем, чтобы спасти мир.

– Ну, ладно, ладно, – сказал директор, нетерпеливо махая рукой. – Ну, а в какой из историй больше секса? В деле Бергстрема или в деле Гарвея?

– Секс есть и в той, и в другой, – задыхаясь, крикнул я из последних сил, и стал накреняться, точно ожившая пизанская башня. Несмотря на это, я все же успел провозгласить: – Но в истории Маркуса есть еще и любовь.

– Любовь! – воскликнул директор. – Это мне нравится. Любовь хорошо покупают. Тогда пусть будет Гарвей.

Я услышал это и рухнул. Мышцы моих рук ослабли, как растянутые пружины. Папки полетели на пол, а я упал сверху на этот бумажный матрас. Кипа бумаг была так велика, что до этой минуты директор не мог даже видеть мое лицо. Но теперь он узнал меня:

– А, Томсон, я помню, как вы тогда писали о черепахе без панциря, – сказал он, слегка наклоняясь. – Как вам работается?

«Таймс оф Британ» не была первой газетой, которая заговорила о деле Гарвея; даже среди еженедельных изданий она оказалась не в первых рядах. Однако она одной из первых четко определила свою позицию. «Таймс оф Британ» жила тем, что рассказывала истории о «хороших» и «плохих» и полутонов для нее не существовало. В ее задачи не входило способствовать возникновению в обществе дискуссий, это издание заботилось только о том, чтобы пощипать нервы читателям. А в этом деле жертвой, безусловно, был Маркус. Таким образом, в исключительном случае сенсационная пресса могла послужить установлению истины. Впрочем, это не совсем так. Когда «Таймс оф Британ» печатала заголовки, которые гласили: «Весь британский народ в едином порыве взывает: свободу Маркусу Гарвею!», это означало, что вся редакция «Таймс оф Британ» в едином порыве требовала освобождения Маркуса Гарвея. Или еще точнее: редакция «Таймс оф Британ» рассчитывала продать множество экземпляров газеты, требуя в едином порыве освобождения Маркуса Гарвея.