Дерек Тремейн - Как раскрыть убийство. Истории из практики ведущих судмедэкспертов Великобритании

Увлеченные патологи предоставляли нам много полезной информации. Мы, в конце концов, были очень благодарной аудиторией и жадно слушали все подробности их утренних происшествий. По мере появления новых — и часто тревожных — фактов мы иначе начинали смотреть на мир судебной медицины. Так у нас появился барометр того, что считалось нормальным на работе. В нашем мире одна жуткая история сменялась другой, и так изо дня в день. Так рождался наш собственный профессиональный фольклор. И неделю за неделей, год за годом эти истории постепенно становились всё страшнее, хотя я воспринимала их со всевозрастающим спокойствием. Однако некоторые случаи даже мне казались откровенно странными и неожиданными.

У сотрудников отделения судебной медицины есть такой термин, как «мертвый сезон». Это название возникло из-за возрастающего числа убийств и самоубийств, связанных с определенными погодными условиями. Логично было бы предположить, что этот сезон выпадает на холодные месяцы, когда удлиняющиеся ночи и понижение температуры воздуха начинают сказываться на человеческой психике. В этих условиях процветают чувство физической изоляции и депрессия, не говоря уже о сезонных обострениях заболеваний, вызванных недостатком солнечного света и витамина D. Для некоторых триггером становится приближение Рождества, у других плохие мысли приходят в канун Нового года, когда нет настроения веселиться.

Несмотря на все эти разумные доводы, «мертвый сезон» на самом деле наступает в период сильного повышения влажности, что обычно происходит летом.

Странные события, конечно, случались в любое время года, особенно в секционной Дерека. Я радовалась, что у меня бывает так мало поводов заходить туда, да и во внешней лаборатории я тоже никогда не спешила появляться. Это было мрачное помещение с объектами, которые неизбежно навевали тревожные мысли. Мне никогда особенно не нравилось находиться рядом с анатомическими материалами, главным образом из-за запаха. Даже свежайшие человеческие органы обладают «ароматом», который безошибочно указывает на их связь с мертвым телом. Поначалу этот запах лишал меня присутствия духа.

Однажды на пороге секционной неожиданно появился высокий круглый темно-синий бак. Я невысокого роста, и бочка, имевшая в обхвате примерно 45 см, доходила мне почти до груди. Сначала я отметила только тот факт, что бак стоял в проходе и загораживал дорогу. Мне не показалось, что он здесь не к месту, наоборот, он даже как-то сливался с фоном. Вспоминая об этом, я удивляюсь, как я могла не спросить о содержимом огромной бочки, стоявшей не где-нибудь, а рядом с секционной. Но тогда я не стала упоминать ее в разговоре с Дереком.

Ближе к концу недели у меня снова возник повод пройти мимо синей бочки. На этот раз я заметила, что на ней нет крышки, а из центра что-то выдается вверх. Разумеется, я не смогла удержаться и присмотрелась повнимательнее. Не знаю, что я ожидала увидеть, но сначала я заметила только плотную массу пены из крупных желтых пузырьков, которая вылезала из бочки. Это зрелище мне было знакомо по тому ведру с головой, но поверьте мне, на этот раз все было еще отвратительнее.

Из пены торчала… человеческая стопа. Она могла бы не так сильно шокировать, если бы не кривые, костлявые, деформированные пальцы, всё еще покрытые остатками бледной сморщенной плоти и увенчанные длинными нестрижеными желтыми ногтями. Они, как вершина пирамиды, возвышались над перекисью водорода.

Меня начало тошнить, но вместе с тем во мне взыграло любопытство. Я заглянула в секционную, набралась храбрости и спросила:

— А почему нога из бочки наружу торчит? Под ней есть что-то еще?

— А, это, — спокойно ответил Дерек, — там тело внутри.

— Не может быть, — ответила я. — Там слишком мало места.

— Да, тело. Я разделил его на части. А головы нет, и ее ты, должно быть, видела. Она была в мойке, когда ты приходила на собеседование.

Так вот оно что… Но я все равно приросла к месту от ужаса.

— Правда? А почему головы нет и зачем ты разрезал тело? — еле выговорила я.

— Мне было удобнее положить голову, которая уже разложилась и почти высохла, в отдельный контейнер. А оставшуюся плоть я растворяю до костей.

Я все еще была озадачена:

— А откуда идут все эти пузыри?

— Так действует перекись водорода, когда попадает на человеческую плоть и вообще органику. Она превращается в шапку пены.

— Это отвратительно!

Но здесь была и приятная сторона: ничем не воняло. Перекись водорода отбеливала содержимое бочки и нейтрализовывала запах, который в других обстоятельствах неминуемо бы распространялся.

Дерек выполнял массу необычных заданий, но я не думала, что в их число входит расчленение. Однако я выяснила, что, когда тело нашли, оно уже успело частично превратиться в скелет. Дерек сказал, что некоторые части тела стали «хлипкими» (как образно!), а основные кости находились в «разобщенном состоянии». Иначе говоря, за время разложения тело развалилось на несколько частей. Наш австралийский коллега Стефен принес останки в отделение судебной медицины и вручил их Дереку, а он решил разделить их на еще более мелкие части, чтобы все тело поместилось в один бак. Залив его перекисью водорода, он преследовал цель полностью удалить плоть с костей и отбелить скелет.

Голова, как и тело, принадлежала старому бездомному мужчине, которого нашли на лестничной клетке многоуровневой парковки и доставили в морг. К сожалению, личность мужчины установить не удалось, и уполномоченные органы, не найдя способов связаться с родственниками, приняли решение похоронить его в безымянной могиле. Но доктор Корднер рассудил, что бесхозные останки еще могут послужить для образовательных целей. Сегодня к этому телу было бы другое отношение, но тогда Стефен решил сделать из него скелет для студентов-медиков в больнице Гая.

Насколько я помню, бак оставался на своем месте около шести недель, и каждый раз мы ходили мимо торчащей ноги, безмолвно напоминавшей о его содержимом. А потом бочка незаметно исчезла. Очевидно, в медицинской школе появилось новое наглядное пособие.

Следующие два события не завершились грандиозной развязкой, зато они отражают образ мышления, который я со временем переняла. Если возникали вопросы, а никого из патологов не было на месте, то мне приходилось сохранять объективность, потому что я не могла угадать, что в итоге окажется важным.

Однажды утром ко мне в офис зашла женщина примерно лет тридцати пяти. Она была очень привлекательной, стройной, подтянутой, обладала высокой культурой речи и была со вкусом одета. Я уловила в ней легкое меланхоличное настроение, однако она очень уверенно села на краешек кресла напротив меня и начала задавать вопросы о специфике работы нашего отделения. Особенно ее интересовало, какого рода расследования мы можем проводить. В ходе беседы выяснилось, что она ищет патолога, который смог бы взять у нее несколько анализов на токсины. Женщина хотела выяснить, нет ли у нее в организме следов яда. Она даже назвала потенциального отравителя — своего мужа.