Марина Серова - Диагноз под прикрытием

Павел кивнул.

— С героином завязала, только к пиву пристрастилась, — пояснил он. — Но это ж гораздо лучше, пусть лучше пьет, чем колется. Она и косметику распространять стала, вроде как после иглы хотела нормальной жизнью жить. Но не вышло, туберкулез у нее запущенный. Врачи сказали, что раньше надо было обращаться, тогда шанс был бы на выздоровление…

— А дочь Ирины, Елена, об этом знает? — поинтересовалась я.

— Ленка-то? Да ей какое дело, она матери своей стыдится, — заявил Федотов. — Даже не позвонила ни разу, гадина…

— Елена отдельно от вас живет? — уточнила я.

Павел кивнул.

— Конечно, у нее своя жизнь, она нами не интересуется. Я ей пробовал позвонить, сказать, что с матерью совсем плохо, но она и разговаривать не стала. Мол, не волнует это меня, живите как живете, а ко мне не лезьте. Да боится она, что у нее на работе в больнице этой, ну, где она там работает, узнают про мать-наркоманку, презирать станут. Вроде только ихний начальник знает, он Ленку почему-то взял то ли медсестрой, то ли доктором…

— Фельдшером, — пояснила я. — А заведующий, ну, начальник, он Ирину знает? Вы не в курсе?

— Да, он ее в клинику направил, чтобы от наркотиков пролечилась, — кивнул Федотов. — Этот, начальник, то ли Терещенко, то ли Терехов…

— Трубецкой, — поправила я.

Павел согласно закивал:

— Вот-вот, помню, что в фамилии буква «т» и буква «р» есть. Ирка про него говорила, что он знает врачей из психушки, куда ее положили. Ну, вроде он такой, со связями. Ленка-то сама поначалу мать к нему отправила, не совсем она гадина, конечно. Сперва хотела, чтобы Ирка с наркотой завязала, потом поссорились они сильно, вот Ленка и плюнула на мать.

— Что-то странно, — протянула я. — Вы только что говорили, что Лена стыдилась того, что ее мать — наркоманка. А теперь выясняется, что она сама направила Ирину к Трубецкому, хотя боялась, что на работе узнают про наркоманию ее матери?

— Ну да, так оно и есть, — ни капли не смутился Федотов. — Этот начальник, он же все узнать может по компьютеру, кто у кого родственник, ну и так далее. Ленка думала, что на работу ее не возьмут, а оказалось наоборот, начальник сам решил помочь Ирке с героина слезть. Вот и направил ее в больницу, причем бесплатно!

— Бесплатно? — удивилась я. — Насколько я знаю, в клинике пациенты с алкоголизмом и наркоманией на платном отделении лечатся?

— Да говорю ж вам, вы не слушаете! — разозлился Федотов. — Ленка работает под начальством этого Трубецкого, а тот по блату Ирку в больницу положил. Ее там от наркомании и депрессии лечили. Вроде можно так, сказать, что ложишься с депрессией, а попутно пролечивают от пьянства и наркотиков. Начальник Ленке сказал, а та мать и положила. Добрый слишком этот Трубецкой, мало того, дурынду нашу на работу принял, так еще и Ирке помогать стал…

— А сейчас Трубецкой в курсе, что у Ирины туберкулез? — поинтересовалась я.

Федотов кивнул.

— Она ему сама позвонила. Ну, с Ленкой когда рассорилась, поняла, что через дочку больницу нормальную найти не сможет. А телефон Трубецкого у Ирки был, он сам ей оставил номер, чтобы та, если что, звонила. Вот начальник этот и порекомендовал диспансер, который у нас по месту жительства. А больше я ничего не знаю.

— То есть Трубецкой знает, что у Ирины — смертельное заболевание, а Лена — нет? — с сомнением протянула я.

Федотов махнул рукой.

— Да знает, думаю, начальник ей, поди, сказал. Но Ленка сволочь редкостная, она про мать совсем не хочет думать. Вычеркнула ее из жизни, и все тут. Да, Ирка, конечно, наркоманка, но все-таки должна же ее дочь интересоваться матерью! А Ленка, да ну ее к чертям собачьим. Противная девка, меня вот на дух не переносит… Что, все у вас? Вроде про Ирку вам все выложил, даже про туберкулез. Только зачем вам все это?

— Книжку писать собралась, — хмыкнула я. — Про нелегкую жизнь наркоманов. К Ирине вообще не пускают посетителей?

— Нет, конечно, — ответил Федотов. — В этом диспансере ж все заразно, кому охота себе болячку такую подхватить. А вы что, для этой книжке к Ирке собрались?

— Увидим, — уклончиво ответила я, про себя раздумывая над только что узнанной историей жизни матери Стрелковой.

Становится все интереснее и интереснее — выходит, Елена вряд ли воровала наркотики для матери, раз не общается с ней. А вот Андрей Максимович не только прекрасно осведомлен о пагубном пристрастии Ирины, но и сам посоветовал ей лечебницу. Да, не нравится мне этот Трубецкой, ох как не нравится…

Слишком много вокруг него странных событий происходит, мало того, он держит в тайне пропажу сильнодействующих наркотических препаратов, почему-то не увольняет пьющую санитарку, а теперь выясняется, что и мать Елены, страдающую наркоманией, участливо помещает в клинику. Кто знает, какие цели преследует этот доблестный заведующий, прикрываясь благими намерениями?..

Я решила, что узнала от Федотова все, что возможно, честно заплатила ему обещанные деньги.

Тот взял их и, даже не поблагодарив, буквально выставил меня за дверь.

Честно говоря, я ни капли не расстроилась этому: находиться в убогом коридоре этой квартиры, вдобавок ко всему разговаривать с человеком, который, наверное, месяц не мылся и откровенно напоминал бомжа, было крайне неприятно…

В половине двенадцатого я припарковала свою машину неподалеку от подстанции номер пять.

Сейчас я пожалела, что в первое свое дежурство приехала на работу на собственном автомобиле: наличие личного транспорта не вязалось с легендой, которую я собиралась рассказать заведующему.

Ладно, буду надеяться, что Андрей Максимович не обратил внимания на то, что новая фельдшер, то есть я, приезжает на работу на машине.

Тем более я врала ему, что живу поблизости. На худой конец сочиню, что машина принадлежит не мне, а моему несуществующему сожителю, и езжу я на ней по той простой причине, что сейчас на улице погода не располагает к прогулкам.

Последнее было верно: погода менялась с каждой минутой, и совсем не в лучшую сторону. От сказочного утреннего снега почти ничего не осталось, зато лужи неумолимо покрывались коркой льда, обещая вечером или завтра гололедицу. Дул пронизывающий ветер, и даже от пятиминутной ходьбы до здания подстанции у меня сильно замерзли руки.

Да, ноябрь — отвратительная пора, когда осень вроде как должна смениться ровными морозами, но межсезонье не хочет уступать свое место снежной зиме и «радует» город новыми приступами своего дождливого дурного настроения.

Дежурила другая диспетчер, не Ольга Ивановна, а та молоденькая блондинка, которая выдала мне форму накануне первой рабочей смены.

Я вежливо поздоровалась с ней, девушка улыбнулась в ответ, но в разговор вступать не стала, даже не поинтересовалась, зачем я приехала. Видимо, ей нужно было принимать новые вызовы и сейчас было не до бесед.