Марина Серова - День твоей смерти

— Он раньше здесь работал сантехником и как-то по пьяни рассказывал Степану, что можно управлять водоворотом, но тот в это не поверил. Потом Георгича уволили по причине оптимизации расходов. — Я назвала официальную версию, но основной причиной, скорее всего, было знакомство этого работника с Елизаветой Константиновной. — Степан стал за доплату совмещать обязанности садовника и сантехника. По идее, Георгич должен был рассказать своему преемнику о том, как управлять искусственной преградой, но, похоже, он обиделся, что его уволили, и промолчал.

— Не факт, что мы этого гота сегодня в клубе застанем, я там пересекаюсь с ним крайне редко, но можно у его приятелей разузнать, как найти Георгича. Женя, скажи, тебя в спецшколе учили изменять внешность?

— Учили.

— Это хорошо, молодежных клубов много, нас в них зачастую не пускают, вот Кныш и решил создать альтернативное заведение, куда соплякам дорога закрыта. Женя, тебе надо не только выглядеть на сорок пять плюс, но и выбрать для себя какое-то направление. Готом становиться не советую, они устраивают для новичков проверку, водят их на кладбище. Я не сомневаюсь, что тебя этим не запугать, только лишнее все это.

— Готом я меньше всего себя ощущаю, — успокоила я Лизавету.

— Ты кислотную музыку любишь? Транс, джангл? — поинтересовалась Лизавета, и я отрицательно покачала головой. — А хотя бы рейв или хаус?

— Нет, психоделическая музыка — это не мое.

— Жаль, мне показалось, что ты органично смотрелась бы среди кислотников. Впрочем, не буду тебе навязывать свое мнение, сама выбирай, кто тебе ближе — панки, хиппи, растаманы…

— Елизавета Константиновна, а вы, простите, панк? — Этот вопрос давно вертелся у меня на языке, но я смогла задать его только сейчас.

— Да, я — панк! — гордо заявила она. — Но ты, Женек, в отличие от меня, не склонна к эпатажу. Недостаточно соорудить на голове ирокез, надеть косуху и цепи, чтобы сойти за свою. Мы, панки, — дети улиц. Вот я выросла на улице в буквальном смысле, отец напивался до чертиков и гонялся за мной и матерью с топором. Когда она была в рейсе, а это случалось часто, поскольку мама работала проводницей, то — за мной одной. Я спала в подъездах, на чердаках, на скамейках в парке. Я через всю жизнь пронесла эту неустроенность, она частичка меня. Вот ты, Женек, рассказывала мне про свое детство. Платьица с оборочками, видите ли, отец не разрешал тебе надевать… А ты зимой ходила в школу в рваных кедах, потому что тебе больше нечего было надеть? Не отвечай! Я и так знаю, что ты с детства была обеспечена лучшими шмотками, пусть не девчоночьими, а унисекс, зато модными и теплыми. А я ходила по снегу в рваных кедах, но мои одноклассники даже не догадывались, что у моей семьи нет денег на обувь, они думали, что мне так нравится, что это часть моей философии. Я не плакалась никому в жилетку, я шла по снегу, морозила пятки и свысока смотрела на тех, у кого на ногах были сапожки с натуральным мехом. Вот я — панк! А ты — нет! Ты вообще понимаешь себя? Знаешь, кто ты такая?

— Ладно, раз уж у нас с вами сегодня вечер откровений, то так и быть, я признаюсь вам, что я на самом деле растаманка.

— Ты растаманка? — Лизавета залилась истерическим смехом. — Женек, придумай что-нибудь поправдоподобнее.

— Не понимаю, почему вы мне не верите?

— Да вот из-за татуировки, которую ты мне сегодня продемонстрировала, и не верю. Растаманы, которых я знаю, считают, что человек создан Богом и должен оставаться до конца своих дней в первозданном виде. Они не стригут ногти и даже волосы, не делают депиляцию, не набивают татушки…

— Я же вам объяснила, что моя татуировка — это вынужденная мера.

— Допустим. — Лизавета хитровато прищурилась. — Если ты растаманка, расскажи мне про свою философию.

— Природность, свобода, мир… Оттого я и бросила службу, что это шло вразрез с моим мировоззрением. Я обожаю реггей. — Я постаралась произнести это как можно более натуралистично, но Лизавета продолжала смотреть на меня с недоверием. — Да у меня даже растаманская шапочка есть!

— Серьезно?

— Более чем!

— И дреды ты плести умеешь? — допытывалась бабушка-панк.

— Разумеется!

— А знаешь, я тебе верю! Значит, так, доставай свою шапочку, плети дреды, и поедем в клуб!

— Шапочка у меня дома осталась.

— Какая проблема? Заедем к тебе домой, заодно я с твоей тетушкой познакомлюсь.

— Хорошо, — не стала возражать я.

Трехцветный вязаный берет мне подарила настоящая растаманка, которой я спасла жизнь в одной из горячих точек. От нее-то я и узнала о движении растафарианства, как сначала называли растаманство, возникшее в Эфиопии как ответвление от христианской религии. Гораздо позже реггей стал его обрядовой музыкой, а ямайские трехцветные береты и одежда из конопли — непременной атрибутикой растаманов. Не ожидала, что Лизавета поверит в то, что я в душе «вавилонская блудница», именно так принято обращаться к растаманкам, поскольку Вавилон, как и любая другая цивилизация, согласно их философии, взращивает пороки развращенного общества.

Пока Лизавета собиралась в клуб, я позвонила тетушке Миле и предупредила ее, что ненадолго заскочу домой, чтобы переодеться, а заодно познакомлю ее с очень интересным персонажем.

— Это молодой человек? — обрадовалась она.

— Тетя, опять ты за свое! Я приеду со своей клиенткой. Она выглядит несколько неординарно, будь к этому готова.

— Нажарить вам блинчиков?

— Тетя Мила, мы потом поедем тусить в клуб. Какие блинчики?

— Я поняла. — Тетушка отключила связь.

В этот раз Лизавета превзошла саму себя. Она соорудила на голове настоящий ирокез, наверняка потратив на такую прическу целый флакон лака, обвешалась цепями поверх джинсового комбинезона, а главное — она надела рваные кеды, точнее, с эффектом рванья. Я поняла, что ее вызов культурному обществу начался именно с подобной обуви.

Выставив вперед ногу, она спросила:

— Женя, ты готова?

— Да.

Сегодня я вновь не позволила Андреевой набить очередную татуировку, и она пошла вразнос, пытаясь преодолеть свою ломку. Сначала Лизавета набросилась на меня с упреками в том, что мое детство по сравнению с ее было просто сахар, а теперь она решила попугать своим внешним видом мою тетушку. Уж если у кого и было сахарно-мармеладное детство, то это у Лизаветиной внучки Сонечки, в чьей комнате я жила последнюю неделю.

Мы поехали в город на «Ленд Крузере», таково было желание Андреевой. Я отслеживала все встречные машины, поскольку не исключала, что мститель может ехать в одной из них. Около часа назад он засветился в больнице, а несколько дней назад — в доме напротив.

— Женя, допустим, мы найдем того гота, который работал у нас сантехником, он отключит водоворот, и я смогу доплыть на резиновой лодке на другой берег. А что дальше? Думаешь, Дэн, этот сукин сын, оставит меня в покое?