Марина Серова - Черный талант

— Простите, — прошептала я, обращаясь к Ирине, сидевшей слева от меня. — Мне про вас рассказывал Владислав Курагин, писатель. Советовал, если что, обратиться к вам или к Павлу Анатольевичу как к опытным прозаикам и поэтам.

— Да-да, дорогая, слушаю вас! — ослепительно улыбнулась мне Ирина Александровна, эффектная блондинка с округлыми формами, которые подчеркивало ярко-красное платье с декольте. Мне она чем-то напомнила героиню романа «Война и мир» Элен, которая, по описанию Толстого, слыла настоящей красавицей. Про таких женщин, как Ирина Александровна, еще говорят, что у них нет возраста.

На груди Курчаковой сверкал крупный золотой кулон, который притягивал взгляд, а уши украшали золотые серьги, очевидно, из того же набора.

— Владислав говорил, что вы давно занимаетесь писательской деятельностью, — продолжала я. — Скажите, а где можно найти ваши произведения? В каком книжном магазине они продаются?

— Пока ни в каком, — опять улыбнулась моя собеседница. — Но я надеюсь, у нас с супругом все впереди. Мы обязательно издадим свою прозу и поэзию!

— А Владислав Курагин вроде уже издал свой роман, — подначила я Ирину Александровну, ожидая услышать что-нибудь вроде завистливой фразы или сомнения в его профессионализме. Однако женщина снова одарила меня улыбкой.

— Ах да, я слышала о том, что его книга стала бестселлером! Правда, руки все никак не дойдут прочитать ее. Знаете, мы с супругом постоянно заняты собственными рассказами. Представляете, целыми днями и он, и я пишем, ни на что другое времени не остается! Я и забыла, когда в последний раз читала что-то, написанное другим писателем. В основном я читаю свои произведения — ведь каждое можно усовершенствовать!

— А, то есть вы не читали книгу Курагина? — уточнила я.

Ирина Александровна покачала головой:

— Нет, да и самого Владислава что-то давно не видно. Они с супругой были у нас в гостях, когда же это… Ах да, в пятницу. С тех пор от них ни слуху ни духу. Наверно, Владислав занят, как и мы, что-нибудь сочиняет. Жаль, что он не пришел — может, прочитал бы отрывок из своей книги, хоть какое-то представление мы бы составили.

— Уважаемые гости, прошу тишины! — раздался громкий голос Леонида Сергеевича. Похоже, мы слишком громко разговаривали и мешали его супруге читать свои стихи. Мы послушно замолчали, точно пристыженные школьники, нарушающие дисциплину. Я решила дождаться перерыва, дабы завести разговор с другими писателями. Исходя из нашей короткой беседы с Ириной Курчаковой, им с мужем абсолютно наплевать на успех Курагина. Конечно, с моей стороны глупо было бы ожидать, что женщина с ходу мне признается, что, видите ли, ее и мужа сильно напрягает то, что выпустили роман их коллеги, вот она и занимается шантажом и угрозами. Однако в разговоре должна была почувствоваться хотя бы зависть к Курагину, или недовольство, или пренебрежение по отношению к его бестселлеру, но ничего из вышеперечисленного я не услышала.

Следующим на сцену Леонид Сергеевич вызвал некоего Антона Ивановича Синельникова. Им оказался как раз тот напыщенный толстяк-студент, сидящий по другую сторону от меня. Он буквально раздувался от осознания собственной важности и, выйдя на середину зала, провозгласил:

— Стихотворение «Несчастная любовь», написанное второго ноября этого года!

«Несчастную любовь» он читал наизусть, мягко говоря, с выражением, а точнее — едва ли не с пантомимой, жестами, мимикой и прочими телодвижениями показывая, какая его постигла депрессия, как не хотелось жить и какая эта любовь жестокая штука. Я пыталась понять, в чем же здесь состоит стихотворение — ни одна строчка не рифмовалась ни с какой другой. Больше всего «Несчастная любовь» напоминала бесконечные жалобы и сетования, и только иногда страдания несчастного поэта перемежались со скупыми образами заснеженного леса. Интересно, где он лес-то в снегу нашел? Второго ноября снега и в помине не было, а он про сугробы тут глаголет! Ладно, посчитаем, что здесь имеет место авторский вымысел. Что ж, по сравнению с опусом толстого сочинителя мой рассказ уже не кажется таким бредовым.

Высказав все, что он думает по поводу своей проблемы, поэт-клоун печально склонил голову, видимо, ожидая рукоплесканий. Леонид Сергеевич посмотрел на парня с какой-то жалостью и произнес:

— Спасибо вам за ваше произведение, Антон. Как я понимаю, жанр — белый стих?

— Да, именно так, — довольно согласился сочинитель.

— Что ж, весьма печальное стихотворение, — заключил председатель. — Желаю вам побольше оптимизма и все-таки рифмы.

Я с трудом удержалась от смешка, чтобы не показаться слишком невежливой. Однако когда юный поэт уселся на свой стул, Леонид Сергеевич неожиданно объявил:

— А теперь предоставим слово нашей новой соратнице, так сказать. Она в нашем клубе впервые, поэтому прошу отнестись с уважением к ее работе. Татьяна Иванова, прошу вас прочитать ваше произведение!

Я не ожидала такого поворота событий, но послушно поднялась со стула и, крепко сжимая свой несчастный листок, вышла на сцену. Что ж, надеюсь, гнилые помидоры и тухлые яйца в меня не полетят, а это уже радует.

— Как называется ваше стихотворение? Или у вас рассказ? — с улыбкой поинтересовался Леонид Сергеевич.

— Рассказ, — ляпнула я. — Без названия.

— Все-таки рассказы лучше называть хоть как-нибудь, — проговорил председатель. — Стихи могут оставаться и без названия, но рассказ — вещь прозаическая, поэтому постарайтесь придумать, как его озаглавить. Что ж, читайте!

— «Луна увидела лежащую на кровати девушку, — начала я свое повествование. — Ее глаза закрыты, дыхание — едва различимо. Не нужно быть всезнающей луной, чтобы понять: девушка при смерти. Жить ей недолго — возможно, день или два. Даже если месяц — что это меняет? Ровным счетом ничего. Но луне безразлично, будет она жить или нет. Она — всего лишь молчаливый зритель, наблюдатель».

Я остановилась и посмотрела на присутствующих. Те с интересом глядели на меня — то ли ждут продолжения рассказа, то ли оглядывают мою внешность. Ладно, кто их разберет, мне ведь без разницы, что и кто обо мне думает. В конце концов, я в этот «Диалог» не за тем пришла, чтобы услышать отзывы о чьем-то рассказе, который я на скорую руку переделала.

— «На закрытых веках появляется отражение бледного свечения луны. Оно чем-то напоминает туман — такое же странное и неуловимое. Но под взглядом круглолицей закрытые веки приходят в движение. Как у человека, видящего сон.

А потом глаза открываются. Поднимаются веки — медленно и одновременно быстро, и в мертвых зрачках отражается бледный диск луны. Девушка уже умерла, но об этом еще не знают ни врач, ни медсестра. Скоро им станет это известно, но на самом деле они так ничего и не узнают. Они никогда не будут знать про свою пациентку столько, сколько знает луна, на мгновение заглянувшая в глаза умершей.