Марина Серова - Черный талант

— Я думала, Владиславу Курагину тут все завидуют, — призналась я. — Вроде ни у кого книги не изданы, а ему вон как повезло.

— Да ладно вам! — махнул рукой Евгений. — Мне кажется, мало кто вообще знает, что книгу Курагина издали. Точнее, знать-то знают, но внимания не обращают — скорее, удивляются, что издательство выбрало именно эту вещь. Если писатель не приходит на собрание, про него автоматически забывают — нет его, так что о нем говорить. Объясняю, все писатели — самовлюбленные эгоисты, это я вам как будущий психолог говорю. Я на факультете психологии учусь, на четвертом курсе. Я и пришел в клуб не только за тем, чтобы свои рассказы читать, а понаблюдать за взаимоотношениями творческих людей. Это весьма занятное дело — подмечать особенности отдельно взятого человека…

— В этом я с вами соглашусь, — кивнула я. — А все-таки, как вы думаете, может ли кто-нибудь из собравшихся завидовать своему более удачливому коллеге? Почему-то меня интересует этот вопрос. Я, видите ли, общалась с людьми творчества — с художниками, — так вот, у них, если кто-то проводит свою выставку, возникает негативное отношение к более удачливому живописцу. Его буквально со свету сживают, ненавидеть начинают даже бывшие друзья. Здесь, в «Диалоге», тоже так?

— Абсолютно нет, — категорично заявил мой собеседник. — Кстати, не знаю почему. Но по моим наблюдениям, между художниками и писателями есть существенное различие, это если подойти с точки зрения психологии. Живописцы в большинстве своем — люди с заниженной самооценкой, тогда как писатели — наоборот. Даже если книга кого-то издается, остальные коллеги автора про себя жалеют его — думают, что он такой бездарь разнесчастный, а издательство, выпустившее его книгу, попросту пошло у него на поводу. Да и не читают других современных писателей не потому, что времени нет, а по той простой причине, что время жалко тратить на заведомо неудачное произведение. Я вот собираюсь курсовую писать, над темой думаю. Как раз хочу провести аналогию между писателями, художниками и музыкантами — вроде как определенный вид творчества влияет на характер человека. И про взаимоотношения в творческой среде намереваюсь рассказать. А сочинительство — это так, баловство, в свободное время этим занимаюсь. В принципе, неплохо, учитывая то, что мои одногруппники в перерывах между сессиями и семинарами в основном от компьютерных игр не отрываются. Скажите, Татьяна, а вы где учитесь?

Надо же, оказывается, я весьма молодо выгляжу, отметила я про себя. Что ж, не стану разочаровывать моего юного «кавалера» — а то признаюсь, что гораздо старше его, потеряет ко мне интерес. А я пока не все разузнала.

— Я на журналиста учусь, — соврала я.

— Правда? — удивился Евгений. — В университете? А в каком корпусе? Может, тоже в третьем, как и я?

— Нет, в первом, — наугад ляпнула я. Мой собеседник задумался.

— В первом у нас тоже пары проходят, по словесности, — заявил он. — Но я вас там не видел…

— Ну, студентов-то много, — пожала я плечами. — Может, внимания не обратили.

— Вас бы я сразу заметил! — пылко признался будущий психолог. — Вас трудно не заметить, у вас весьма яркая, красивая внешность!

— Спасибо за комплимент! — изобразила я смущение, попутно оглядывая, чем занимаются остальные. Замужние дамы общались друг с другом — вероятно, писатели дружили семьями, мужчины обсуждали что-то свое. Только упитанный Антон не отрывался от стола с пирожными — наверно, следующую оду он посвятит выпечке и кулинарным творениям. Наверняка это его волнует сейчас гораздо больше, нежели несчастная любовь.

— Как вам, кстати, остальные гости «Диалога»? — перевела я нашу романтическую беседу в иное русло. — Вы с ними общаетесь?

— Да не то чтобы… — махнул рукой Евгений. — Но и рассказы, и стихи внимательно слушаю, только не высказываю своего мнения вслух. Раз это не принято, значит, не принято. Но по мне, что-то неплохое может получиться у Екатерины Казаковой или у Павла Курчакова. И у нее, и у него собственный стиль есть. А вот Антон — у него и с русским языком не очень хорошо, да и о чем писать, он не представляет. Не знаю, почему он ходит в клуб — может, самоутверждается так. Я бы ему все-таки посоветовал завязывать с мучным и сладким — не ровен час, сахарный диабет себе заработает, ожирение-то у него уже имеется. Но это, конечно, его личное дело. Жалко беднягу просто.

Нашу беседу пришлось прервать — Леонид Сергеевич объявил, что перерыв заканчивается, пора продолжать чтения. Все гости послушно направились по своим местам, попутно прихватив стаканчики с соком и пирожные — чтобы слушать было не так скучно. Антон с весьма недовольным видом оторвался от поглощения яств, но щедро положил на пластмассовое блюдечко штук шесть самых разнообразных пирожных. Может, его дома не кормят? Да нет, по внешности этого сладкоежки не скажешь. Скорее всего, он просто любитель вкусно поесть — и думаю, это хобби для него куда важнее сочинительства.

Мне пришлось слушать произведения оставшихся писателей, хотя я поняла, что больше ничего нового не узнаю. Другими словами, я поняла, что пока у меня нет явных подозреваемых. Конечно, стоит побеседовать с каждым писателем отдельно — чтобы выяснить наверняка, имеется ли у него мотив вредить Курагину. Но пока из разговора с Евгением я заключила, что в писательской тусовке явных завистников у Владислава Курагина не имеется.

Следующий час я безуспешно пыталась найти возможность завести беседу хоть с кем-нибудь из писателей, однако пока терпела поражение. Гости клуба выходили на сцену, читали свои эссе и стихотворения, получали рекомендации от председателя и возвращались на свои места. Онегин, как я прозвала про себя своего нового знакомого, сидел рядом со мной. Хотя парень и утверждал, что слушает рассказы других писателей, однако сейчас я в этом глубоко сомневалась. Молодой студент порядком надоел мне своими тихими расспросами по поводу того, когда я свободна и не желаю ли приятно провести время в кафе (в театре, кино, на дискотеке, в баре…). Видимо, парень всеми правдами и неправдами вознамерился добиться моего согласия на свидание.

«Был бы ты мне полезен в деле Курагина, тогда бы, может, я и отправилась с тобой на романтический вечер», — подумала я про себя.

Однако все, что знал Онегин о Курагине, я уже выведала, поэтому в предстоящем свидании смысла не было. К концу вечера я только и думала, как бы отвязаться от надоедливого кавалера, который теперь лишь мешал мне. Угомонился молодой ловелас лишь тогда, когда я продиктовала ему номер мобильного. Первой мыслью было соврать, изменив последние цифры, но немного погодя я все же решила, что Онегин может в будущем оказаться мне полезен, да и кто знает, так ли он прост на самом деле. Когда чтения завершились, мне удалось получить номера мобильных других писателей — сославшись на то, что порой я нуждаюсь в дельных рекомендациях. Никто мне не отказал — видимо, творческим людям весьма льстило, что кто-то считает их маститыми авторами. На меня смотрели снисходительно и с оттенком пренебрежения. Наконец Леонид Сергеевич объявил, что сегодняшний вечер подошел к концу — библиотека закрывается, а жаль, что собрание пролетело так быстро. Последовал обмен традиционными любезностями, а также объявление времени следующей встречи. Председатель клуба со своей супругой остались в зале — привести помещение в порядок, — а вся творческая элита устремилась в гардероб. Мне удалось отбиться от навязчивых предложений Онегина проводить меня до дома, и, сославшись на неотложные дела, я незаметно покинула здание библиотеки.