Марина Серова - Черный талант

И одновременно с этим — гнетущая, мрачная атмосфера, которой была пронизана книга. Кто-то сравнивал роман с книгами Стивена Кинга, и я была согласна, что между произведениями этих двух авторов — западного и нашего, тарасовского, — было нечто общее. Взять хотя бы любой отрывок из глав о «Черном городе»: «Рэйвен упала на колени, так и не убрав рук от ушей. Вопли прорезали ее внутренности как ножом, наполняя кровь отравленной гнилью. Все самое мерзкое, на что только способно человеческое воображение, казалось несущественным и жалким подражанием ужасу, настоящему, действительному, который она испытывала сейчас. Простые слова — бессмысленная трата времени, они здесь не помогут. Если и существовало на свете нечто, способное выразить страхи, ненависть и боль всего человечества, оно было в этих воплях. Словно стервятники, на Рэйвен налетели бешеные крики, готовые выклевать глаза, разодрать кожу и сожрать мозг. Она ощущала реальную боль — не несуществующую или придуманную, а самую что ни на есть настоящую. И эта боль во сто крат была сильнее, чем какая бы то ни было физическая, которую она могла испытать в прошлой жизни. Могло показаться странным, что такая боль была вызвана простым звуком. Хотя простым ли? Рэйвен никогда не слышала подобного и ни за что в жизни не хотела бы услышать снова. Словно черная тень, обрушившаяся на нее у ворот, обрела голос…»

Бред? Галлюцинации психически больного человека? Может, Владислав Курагин во время написания своего бестселлера принимал психотропные вещества? Так сказать, для расширения сознания, для помощи в создании темного мира. Надо бы спросить у Лады, да и вообще, побеседовать с самим писателем. Да, книга интересная, динамичная, пугающая — но мне откровенно не нравилось то, что было в ней написано. Это как смотреть на что-то отвратительное и внушающее безотчетный ужас: хочется отвести глаза, зажмуриться, но против воли только всматриваешься в кошмарное действо. То же самое и с романом — мне не хотелось его читать дальше, но я абсолютно ничего не могла с собой поделать. Я погружалась в чтение, словно мое сознание разделилось на две половинки: одна советовала мне выключить компьютер для сохранения своего психического здоровья, а другая, соглашаясь с первой, заставляла меня читать книгу дальше.

Как только Курагин ухитрился написать произведение, которое по своему действию напоминало наркотик? На месте главного редактора я бы запретила издавать этот роман — потому что непонятно, как он повлияет на читателей. Я склонялась к тому, что существуют такие фильмы и книги, которые никому читать и смотреть не следует — вследствие отрицательного воздействия на психику человека. И роман «Черный город для Рэйвен» как раз относился к подобным произведениям.

Но я, увы, поддалась бессознательному порыву дочитать книгу до конца — даже несмотря на то, что прочитанного уже было достаточно для того, чтобы у меня возникло желание обстоятельно поговорить с создателем романа. И все же, несмотря на позднее время и гнетущее ощущение от произведения, я продолжила жадно поглощать страницы книги.

«ОНИ ПЛАВАЮТ ТАМ — ВСЕ ПЛАВАЮТ… ИХ ЛИЦА, ИХ ЧЕРЕПА… ИХ КОРЯВЫЕ КОГТИ, ОНИ ЗАТАЩАТ ТЕБЯ ТУДА, И ТЕБЕ НЕ ВЫБРАТЬСЯ…

— Я никого не убивала! — закричала Дженни не своим голосом. — Я не убивала! Нет, это ты, ты все подстроил, это ты, ты!

— Не только. Еще и Рэйвен, — самодовольно заметил Убийца Ворон. — Она завладела тобой окончательно тогда, когда ты заключила сделку. Помнишь — с мертвецом? — так вот, это была ты, твое отражение, вот только отражалось не твое лицо, какое оно сейчас, — отражалось то, что зовется… как там это у вас? — внутренняя сущность. Что-то вроде того. Другими словами, я. Или Рэйвен. Она здорово убивает — одно удовольствие смотреть, не то что мучиться над тобой, когда тебя то вороны всякие атакуют, то в реку затягивает…

— Я не убивала… — всхлипнула она. — Ты говорил, что надо бояться ИХ…

— Правильно. А ты ИХ, собственно, и убивала. Вернее, та твоя лучшая половина, что зовется Рэйвен. Мне она больше нравится, не обессудь.

— Если она кого-то и убивала, так этих монстров! — нашлась Дженни. — ИХ!

— Конечно, — довольно согласился Убийца Ворон. — А знаешь, кто такие ОНИ — это, я полагаю, все мы, — заявил доктор Джонс.

— Что?… — Джеймс смотрел на него, как на ненормального. Черт, похоже, в клинике появился новый пациент — и на сей раз это ее заведующий, пронеслось у него в голове. — Что за чушь, извиняюсь за выражение?!

— Абсурд, вы правы, — пожал плечами тот. — Но подумайте: Дженни боялась ИХ. Людей. И ИХ она убивала. Сибил Смит видела, как Дженни прокусывает шею сестры, и, естественно, свихнулась от ужаса. Потом она говорила, что не Дженни в опасности, как поняла Энни Крафт, а Дженни ОПАСНА. Она умерла тоже из-за страха, только тут ее дочь виновна косвенно. Сибил Смит боялась того дьявола, что очнулся после сна. И, может, она тоже видела то, что Дженни заставляет видеть других. Нечто похожее было с одной из пациенток этой клиники — только она убивала сознательно. Правда, это была взрослая женщина, а ребенок-убийца, конечно, — это жутко.

У Джеймса Блека не оставалось слов, чтобы что-то сказать. Он был так потрясен, как, казалось, не был за всю свою жизнь. И его не оставляла мысль: а что, если Дженни Смит сейчас где-нибудь убивает новую жертву? Не догадываясь о том, что она делает, не контролируя свои поступки и ни перед кем не отвечая за них? Кого она убьет следующим? Кого уже убила?..

— Оставь меня, пожалуйста! — взмолилась она. — Уходи, я не хочу… Верни все назад, сделай все по-прежнему… я не убийца, убийца — ты! Ты — Убийца Ворон!

— Я, — согласился он. — Но я — это ты, Рэйвен! Ты потеряла себя, и теперь ты не найдешь прежнюю себя! У тебя нет выхода, ты — Рэйвен!

— Уйди, оставь меня! — завопила она. Лес подхватил ее вопль и поглотил его, точно сожрал в черноте небытия. Наверно, весь мир слышал его — и одновременно ни одна живая душа, так как крик ударился о глубины ее души, погрязнув в бездне отчаяния. А Убийца Ворон безмолвно хохотал, и его лицо — лицо Убийцы, скрытое капюшоном, — стало видно ей. Это лицо — наверно, самое ужасное, что она когда-либо видела. Оно вобрало в себя все, что может называться ужасом, все представления о страхе, весь ужас тысяч, миллионов людей. Это лицо — маска отчаяния, жестокости, зла и уязвимости, беззащитности. В нем необъяснимо гармонично сочетались все противоположности мира, все полярные понятия, которые, казалось, не могли соседствовать друг с другом. Одно убивало другое, но существовать отдельно ни то, ни другое не могло.

Смотреть на лицо Убийцы Ворон — ее собственное лицо — она не могла. И, словно из того, другого мира — мира, где нет ни больниц, ни Черного города, ни реки памяти, — донесся его голос. Ее голос.