Елена Богатырева - Когда она меня убьет [СИ]

— Ненавижу этот дневник.

— Что, простите? — обернулся я.

— А то, что, если он снова попался кому-то — жди беды. Жди смерти.

А потом наш хозяин, воспользовавшись нашим замешательством, подошел к Еве, взял ее за плечи и как заклинание произнес:

— Вера, это ты? Скажи мне, что это ты, Вера. Вера, ты помнишь меня?

Ева побледнела и едва не упала в обморок. Мне пришлось отстранить хозяина и встать между ними.

— Она — не Вера, — сказал я. — Она та, другая. Она — Анна, если вы понимаете, о чем я говорю.

— Я вам не верю.

— Вы читали дневник? Вспомните, что там написано про шрамы.

— Я читал его тридцать лет назад. Всего один раз. Детали стерлись.

— У Веры был шрам на том пальце, на котором она носила кольцо. Так?

— Кажется, что-то такое…

— У Евы его нет.

— Мне это ни о чем не говорит.

— Я не Вера, — пробормотала наконец Ева. — Если бы я была Верой, то зачем мне приходить сюда?

Мужчина был в нерешительности. Однако его порыв, похоже, угасал. Он прошел в комнату и тяжело опустился на диван. Лицо у него сделалось таким жалким, что вместо того, чтобы убираться подобру-поздорову, мы с Евой вернулись в комнату вслед за ним.

— Я не могу больше об этом молчать, — сказал он, глубоко вздохнув. — Это какое-то безумие.

— Расскажите нам, — попросила Ева. — Если хотите, конечно, расскажите нам, мы ведь поймем, мы и сами в этом… во всем…

— Вы единственные, кто не сочтет меня умалишенным.

Мы осторожно опустились на стулья. Ева даже расстегнула куртку. Я последовал ее примеру, и мужчина, похоже, решил воспользоваться своим шансом.

Его жизнь четко делился на две части — до встречи с Верой и — после. Двадцать пять лет, прожитые им до встречи с нею, ничем ему не запомнились.

То есть в них, наверно, было много всего, чем живет молодой человек до двадцати пяти лет, может, и любови были разные, но после встречи с Верой, а собственно после ее смерти, прошлое до знакомства с нею стерлось из памяти. Сначала была любовь. Странная, совсем не такая, как у всех. Вера была девушкой видной, держалась королевой, он встречал ее пару раз, но она даже не замечала его. И ему никогда не приходило в голову за ней приударить. Да такое никому бы в голову не пришло. Любое проявление дружеского чувства, сокращающего дистанцию между людьми, вызывало у нее приступ высокомерия. Она с глубоким презрением относилась к студенческим вечеринкам, к загородным вылазкам, к веселым компаниям. Если бы только ее высокомерие — вряд ли ей удалось бы занять место королевы на своем факультете. Нет. Было в ней что-то такое, чего не было ни в ком. То ли, уверенность безграничная в себе, то ли еще что, но она выглядела так, будто все знает наперед — и ваши слова, и ваши намерения. Да еще знает и цену вам самим и вашему будущему заодно. Порой, когда ребята заговаривали с ней, она смотрела на них с таки заносчивым сожалением, что никто не хотел оказаться на их месте.

Но к странностям Веры нужно было прибавить главное — она была практически лучшей ученицей на курсе. Она занималась, выполняла все задания и по всем предметам показывала лучшие результаты. Она читала кучу дополнительной литературы, но никто никогда не видел ее с томиком стихов или за чтением романа.

Была еще одна черта, которая отличала ее. Любая, даже самая аккуратная и благоразумная девушка могла однажды, ну хотя бы раз за пять лет учебы, прийти в мятой юбке (выключили свет дома, какая беда!) или выбрать не слишком идущую ей модную вещь. Только не Вера. Вера всегда была образцом аккуратности и выдержанного стиля.

Вера была настоящей королевой по всем пунктам. У нее не было минусов — одни сплошные плюсы, и именно это кое-кто и считал ее главным недостатком. Полное отсутствие изъянов.

Я не выбирал ее, поэтому не успел повздыхать по ней, помучиться молча, помечтать. Она выбрала меня сама.

Раза два мы встречались. Просто бродили по улицам, разговаривали. Она была настолько загадочна и прекрасна, что мне казалось — я никогда не смогу дотянуться до нее. Не смогу заинтересовать ее по-настоящему. Но наш роман развивался на редкость быстро и протекал бурно. Всего несколько встреч предшествовали близким отношениям. И сразу же после второй или третьей нашей встречи Вера сама решила нашу судьбу — и мы поженились.

Я потом часто вспоминал те времена и недоумевал, как она, такая утонченная, деликатная, обворожительная, так резко и безапелляционно предложила мне жениться на ней. Я бы выразился ее словами «настоятельно посоветовала на ней жениться».

Наверно, это было немного странно, но до того ли мне тогда было, чтобы уделять внимание таким мелочам. Когда человеку дают в руки миллион рублей он ведь не станет спрашивать, а почему, собственно, мне, а чем я это заслужил, нет-нет, погодите, давайте разберемся… Нет, он берет все, что ему якобы причитается, опьяненный счастьем момента.

Два следующих года я прожил словно в раю. Нет, честно, не было человека на этом свете счастливее меня. И это была уже не влюбленность, когда даже ошибочно можно быть счастливым, когда разум затуманен. Нет. Это был каждый будничный день, это было как ни у кого, и мне уже тогда не с кем было поделиться своим счастьем. Знакомые ругали жен, сбегали от них по вечерам на футбол, на рыбалку, просто посидеть в мужской компании, а я никуда никогда не ходил. Разве из рая уходят?

Прошло три года. Однажды я вернулся домой и встретил взгляд, который мне был хорошо знаком, — так Вера смотрела на посторонних людей. Она смотрела на меня как на постороннего. Ее излюбленное высокомерие. Теперь и мне пришлось его примерить. Я, разумеется, в ту же минуту все понял. Про другого. Иначе с чего бы она так на меня смотрела.

Контролировать ее мне было очень сложно. Меня тогда повысили по службе и часто посылали в командировки, от которых невозможно было отказаться. То есть я часто отсутствовал. Она могла делать все, что заблагорассудится. А когда я возвращался, то чувствовал его запах. Как зверь чувствует запах врага. Он был везде. Не запах одеколона и не запах пота. Это был запах ее новой страсти, растворенной в воздухе.

Собственно — страсть, в этом была вся Вера. Когда мы встретились с ней, я даже представить себе не мог что за такой холодностью кроется. Но с самого начала чувствовал — знаете, так чувствуют люди, которые слишком близки…

Он оглянулся на Еву, мешающую ему высказаться более откровенно, облизнул пересохшие губы и снова устремился ко мне с горящими глазами, будто именно я мог явить некое утешение.

— Только в близости открывается та пропасть, которая разделяет людей. Что я? Я был обычным человеком. А Вера знала темные глубины, до которых обычной женщине никогда не добраться. Но дело было даже не в этом. А в том, что в минуты самой большой нашей близости я словно считывал то, что было у нее внутри. И меня не покидало ощущение, что вся эта страсть, так расточительно расходуемая на меня, предназначалась кому-то совсем другому. Мое счастье было таким, будто я его крал. Я чувствовал это с самого начала. А уж когда прочел дневник и оказалось, что даже не ошибался, — это был удар для меня. Странно все это — удар, хотя я все знал наперед.