Игорь Зарубин - Любовь и золото

Никита вытащил из кармана небольшую бронзовую иконку Иоанна Воина.

— Вот, посмотри, — протянул он ее Наде. — Это — святой Иоанн Воин. Он помогает находить клады.

— Всегда-всегда?

— Да.

— А почему же он тебе не помог?

Никита улыбнулся.

— Ошибаешься, Надя. Он помог мне найти мой клад. Это — ты.

Потом они долго бегали друг за другом по песчаному пляжу, что-то кричали, распевали песни… Это был самый счастливый день в жизни Никиты.

На следующее утро они пустились в обратный путь. Просека еще не успела зарасти, так что они продвигались довольно быстро. Никита и Надя спешили. Они торопились в Россию.

Шел второй день пути, когда Надя вдруг вскрикнула и остановилась. Никита обернулся. Ее руку обвила маленькая и тонкая, как шнурок, змея. Несмотря на то, что Никита постарался высосать весь яд из места укуса, рука быстро распухла. Наложив тугую повязку, Никита дал ей хины из карманной аптечки.

— Ты только до Бейры постарайся дотянуть.

Не беспокойся, любимый. Со мной все в порядке. Я могу идти. Пойдем скорее. Скорее из этой проклятой Африки.

К вечеру у нее началась лихорадка. Надя буквально горела в огне. Никите пришлось нести ее на себе, выбросив по дороге всю поклажу. Наутро Надя ненадолго пришла в себя.

— Никита… — с трудом прошептала она. — Обещай мне, что ты меня никогда не забудешь.

Никита постарался ее успокоить, сказал, что все будет нормально, скоро Бейра, где есть врачи, она выздоровеет…

Надя только улыбалась. А к полудню ее не стало.

С некоторых пор в Бейре появился странный человек. Он жил в маленькой, сколоченной своими руками, лачуге на окраине городка. Никто не знал, откуда он приехал и почему поселился именно здесь. Он не общался ни с кем из местных жителей. По-португальски он знал всего несколько слов и, судя по всему, не пытался пополнить свой лексикон. Говорил он мало, да и то в основном с хозяином портового кабачка, когда просил налить ему виски.

Подрабатывал он разгрузкой время от времени заходящих в Бейру грузовых судов. Но чаще всего его видели сидящим в одиночестве на берегу и вглядывающимся в бескрайние просторы океана.

Как-то раз на рейде порта Бейры встал большой океанский лайнер. Капитан сошел на берег, чтобы, по обычаю, познакомиться с комендантом порта. Потом он — тоже, видимо, по обычаю — заглянул в портовый кабак, чтобы пропустить рюмку-другую. Усевшись за один из столиков, капитан огляделся.

Его внимание привлек сидящий у окна человек с длинными светлыми волосами и густой бородой. Капитан лайнера подошел к нему, пригляделся, и лицо его расплылось в улыбке.

— Здравствуйте, мистер Назаров, — протянул он руку сидящему у окна.

Бармен очень удивился. «Неужели капитан такого большого и солидного судна знаком с нашим пьянчужкой?» — подумал он.

Объяснялось все довольно просто. Океанский лайнер носил романтическое название «Уайт Свои».

Никита очень обрадовался, увидев капитана. Они выпили, немного поговорили. Никита спросил, какие новости в Европе.

— Как? — удивился капитан. — Вы не знаете, что на вашей родине произошла революция? Уже целый год газеты только об этом и пишут. Царь расстрелян. Власть перешла в руки большевиков. Все имущество частных компаний национализировано. Кошмар!

Потом он долго рассказывал о бизнесе, которым издавна занималась его семья. Это была торговля слоновой костью. По словам капитана, в последнее время спрос на нее в Европе резко возрос.

Примерно через полчаса капитан встал, тепло попрощался с Никитой и вышел из кабака.

После его ухода Никита заказал еще рюмку и, глядя на то, как капитанский ялик движется по бухте, крепко задумался.

Уже через полгода Никита Назаров, одетый в роскошный кашемировый костюм-тройку, отплывал в Гамбург. Оттуда он надеялся по суше добраться до теперь уже Советской России.

В руках у него был небольшой, невзрачный с виду чемоданчик, который содержал в себе несколько десятков тысяч североамериканских долларов, вырученных от продажи слоновых бивней из устья реки Замбези.

У Никиты были большие планы. Газеты сообщали, что в России царят голод и разруха, что у правительства нет валюты на закупку продовольствия. Он надеялся на то, что деньги, лежащие в его чемоданчике, хоть немного помогут молодой республике.

Перед самым отплытием он пришел на местное кладбище.

За это время могильный холмик уже успел осесть. Скромный памятник — ангел на коленях — был надгробьем. Стая пестрых птиц сорвалась с деревьев и улетела, словно из чувства такта оставляла Никиту наедине с его горем.

«Графиня Надежда Алексеевна Шувалова,

скончавшаяся здесь, на чужбине,

покоится под сим камнем.

Господи, прими дух ее с миром».

— было написано по-русски на постаменте.

«Боже мой! — подумал Никита. — Почему же я все время теряю самых дорогих мне людей? Я не верю в мистику, но так и кажется — сэр Френсис Дрейк мстит мне…»

Рене лежал на песке, накрыв глаза полотенцем, и размышлял о том, что неплохо бы остаться тут жить навсегда. Никакой суеты, никаких статей, редакторских правок, горячих материалов. Построить бы себе домик у самого моря, сидеть по вечерам на веранде и любоваться закатом, потягивая молодое вино. Но с другой стороны, где на этом острове взять молодое вино? Туг даже самого дешевого пива не достанешь. Да и остров этот через год-другой ядерных испытаний станет совершенно непригоден для жилья. Даже птицы разлетятся, не то что люди.

Жаль…

— Эй, Рене, ты где? Работать сегодня собираешься?

— Нет! — коротко ответил парень, но все же нехотя поднялся и стал собираться.

Начальник участка стоял немного в стороне. Как-то неловко, неестественно он смотрелся на этом залитом солнцем пляже в своей военной форме французской армии.

— Ну что, когда шахту закончите? — спросил Рене, сложив полотенце и натянув штаны.

— Месяца через полтора, не позже. Из Парижа каждый день телеграфируют, все не терпится свою бомбу поиметь, утереть нос янки и русским знакомым. Начальник участка Андре Варли снял промокшую от пота пилотку, заткнул за пояс и зашагал рядом. — Ты уж напиши в своей газетенке, что мы тут из кожи вон лезем за честь Франции, пусть там не думают.

— Напишу, конечно напишу, — засмеялся Рене. — Уже раз десять писал. Только это больше никого не интересует. Первый бум прошел, все и забыли. Вспомнят только, когда первый раз бабахнете.

Строительство на Мороруа шло уже около года. И все это время Рене торчал тут, на одном из островов атолла, за исключением рождественских каникул; когда он отправился в Париж к матери. Все в редакции откровенно завидовали ему — круглый год торчит на солнышке, жарится на пляже, а не бегает по улицам в поисках сенсации, но никто почему-то не захотел поменяться с ним местами.