Игорь Зарубин - Любовь и золото

— Не надо плакать, — успокаивал ее Никита. — Все уже позади. В скором времени я вас отправлю в Россию.

Она испуганно вцепилась в его руку.

— Нет, сударь, пожалуйста, не надо. Не отправляйте меня одну. Я так боюсь снова попасть в чьи-нибудь руки!

— Но я не могу взять вас с собой.

— Прошу вас… — Она снова залилась слезами. — Вот увидите, я буду вам полезна. Я могу стирать, готовить пищу и… таскать тяжести…

Никита с сомнением покосился на хрупкий стан своего «приобретения». Взять ее с собой значило бы рассказать о цели своего путешествия. А если Надя не сможет сохранить тайну? С другой стороны, Никите бы очень пригодился помощник.

— Я собираюсь совершить путешествие по диким джунглям, — наконец сказал он. — Этот переход труден даже для крепких мужчин. Я не могу подвергать вас опасности.

Но девушка смотрела на Никиту с такой мольбой, что он не мог не согласиться.

Никита арендовал для нее отдельную каюту и постарался сделать так, чтобы она поскорее забыла годы, проведенные в гареме у мавра.

Он покупал ей всякие безделушки в тех немногих портах, в которые заходила «Санта Роза», рассказывал всякие истории из своего детства.

Потихоньку Надя расправила плечи, из глаз ее исчез постоянный испуг. Она так весело щебетала на давным-давно не слышанном ею родном языке, так радовалась каждому новому дню, проведенному на свободе… и с Никитой.

Да-да, конечно же, она влюбилась в своего спасителя. И, надо сказать, он ответил ей тем же.

Никита и Надя подолгу простаивали на верхней палубе, глядя в искрящуюся лазурь океана, проводя время в неторопливых беседах. Потом они шли в каюту, где предавались долгим упоительным ласкам. Проводя много времени в объятиях Нади, Никита в какие-то моменты даже забывал о цели своего путешествия. Однако, в конце концов, пришлось рассказать ей о кладе Дрейка.

Надя отреагировала на это довольно спокойно: она не сомневалась в том, что ее спаситель — человек необычный и ни в коей мере не относится к числу тех, кто едет копаться в грязных зловонных ямах в надежде найти несколько блестящих кристаллов. И, конечно же, она была готова идти за ним хоть на край света.

Никита решил, что так тому и быть, и приобрел Для Нади походный костюм — полувоенный френч, широкие галифе из плотной ткани, крепкие ботинки на высокой шнуровке и пробковый английский шлем. Скинув с себя наряд восточной женщины, Надя полностью предала забвению годы, проведенные в гареме у мавра.

Вскоре на горизонте появился Йоханнесбург.

Покинув изрядно надоевшую им «Санта Розу», Никита с Надей поселились в маленькой гостинице возле порта. Им предстояло дождаться каботажного судна, которое бы доставило их в Бейру. Через несколько дней они уже огибали на маленьком почтовом пароходике южную оконечность Африканского континента, чтобы вновь взять курс на север — в Мозамбик.

Десятилетие исторического музея в школе номер два отметили торжественно, накрыв в актовом зале праздничный стол и пригласив к нему весь педагогический состав, в том числе и бывших учителей, которые к этому моменту уже отправились на заслуженный отдых.

Директор преподнес Вадиму Кротову, как основателю музея, красочный диплом и конверт с месячной заработной платой, после чего произнес долгую и нудную поздравительную речь. Раздались аплодисменты, звякнули наполненные шампанским бокалы, застучали по тарелкам вилки и ножи…

О Николае Ивановиче Боброве никто не сказал ни слова, никто даже не упомянул о нем. Вадим провел за столом несколько минут и, так и не притронувшись к еде, тихонечко вышел из зала. На его отсутствие коллеги внимания не обратили…

Вадим тяжело пережил странную смерть Боброва, все-таки Николай Иванович был его верным и единственным другом. Кротов был твердо уверен, что Витька к убийству не имел никакого отношения, но и не имел Доказательств, что это совершил кто-то другой.

Он посылал прошения в Верховный суд о пересмотре дела брата, однако ему было отказано. Он остался совсем один…

Последнее время Вадим чувствовал себя чужим в когда-то родной школе, некоторые педагоги завидовали его таланту, другие же побаивались и не шли на контакт, не желая иметь ничего общего с «семьей уголовников». Ученики старших классов стали совсем неуправляемыми, у них на уме было только одно — где бы раздобыть побольше деньжат. Вадим прекрасно осознавал, что он перестал развиваться как личность, что в затхлом провинциальном Спасске была только одна перспектива — постепенная, но неизбежная деградация…

Чтобы заглушить в себе усиливающиеся с каждым днем душевные страдания, Кротов пробовал пить. Но вкус водки был ему отвратителен, парень почти совсем не пьянел, а если и пьянел, то не испытывал от этого никакого облегчения. Наоборот, ему становилось совсем тошно…

Единственной светлой отдушиной для Вадима оставалось его детище — музей. В этом маленьком, чистом и теплом подвальном помещении он дневал и ночевал, ухаживал за ним, как за собственным ребенком. При входе, на самом видном месте, висела большая фотография Николая Ивановича.

Экспонатов в музее было не так много, как хотелось бы, и они, быть может, не представляли собой такой уж большой исторической и материальной ценности, но каждый из них был дорог Вадиму. И старинная иконка Иоанна Воина в серебряном окладе с потускневшим жемчугом, и медные плошки из поселения древних славян, найденного археологами в огороде семьи Кротовых, и чудом сохранившиеся дневники купца Никиты Романова, который жил на рубеже веков и был неисправимым романтиком, разъезжавшим по всему свету в поисках несуществующих кладов, и летописные упоминания о Пушкине, и несколько наивных живописных полотен неизвестных художников, датированных девятнадцатым столетием…

У жителя любого крупного города посещение этого заведения наверняка вызвало бы снисходительную улыбку. Но жители Спасска никогда не были избалованы обилием культурных мероприятий, а потому считали свой музей лучшим в мире, любили его и по праву гордились им. И Вадим не мог предать эту любовь, он не имел права уехать из города в поисках лучшей жизни, зная, что с его отсутствием музей попросту развалится, за ним некому будет присматривать…

Третий год Кротов трудился над составлением книги «Лучшие люди города». В книгу должны были войти биографии и коротенькие интервью с теми, кто сумел добиться каких-либо успехов в труде, в искусстве, в политике… Поначалу Вадим не надеялся, что книга эта будет состоять более чем из одной страницы, да и то напечатанной самым крупным шрифтом. Но вскоре выяснилось, что в Спасске проживали два Героя Советского Союза, один Герой Социалистического Труда, пять кавалеров ордена Ленина, один лауреат Государственной премии, один кандидат в народные депутаты и даже актер, когда-то очень давно сыгравший роль рядового немецкого солдата в крошечном эпизоде фильма «Семнадцать мгновений весны», не говоря уж о знатных ткачихах и ударниках химического производства… За три года в книге появились сорок восемь фамилий, и этот список явно не был окончательным.