Ольга Володарская - О чем молчит ветер

— Мы правильно едем?

— Да. За последней пятиэтажкой сверни налево.

Он так и сделал. И увидел частные дома, а за ними лес.

— Твоя бабушка еще жива?

— Увы, умерла четыре года назад. Дом мне оставила, я продала его и купила квартиру, в которой живу. Вон он, кстати, с красной трубой. А барак за ним. Он и еще два.

Но Леша уже и сам видел эти убогие строения из почерневших досок. Обитаемым было только одно, крайнее. Второе смотрело на дорогу пустыми глазницами окон. Третье же почти развалилось, на нем не было крыши, а один угол будто стек в огромную яму. Очевидно, барак был построен на месте карстового провала.

— Богдан жил тут? — спросил Леша. Оля кивнула. — В угловой квартире?

— В одной из двух ее комнат.

— У него была отдельная?…

— Нет. Олесе выделило жилье государство, она не платила за него, и ей подселили соседку. Они воевали, друг у друга мужиков уводили.

— Тебе об этом Богдан рассказывал?

— Нет, жильцы барака судачили. Когда мой друг пропал, я тут постоянно крутилась и слышала сплетни.

Раевский припарковался у завалившегося в палисадник забора среднего барака. Выбрался из машины. Оля чуть позже — никак не могла отстегнуть ремень. Пока она возилась, Леша успел дойти до второго подъезда крайнего барака. Встав перед дверным проемом, опустил голову. Оля подумала, что он что-то увидел под ногами. Но когда подошла к Алексею, оказалось, что его глаза закрыты.

— Я помню это место, — сдавленно проговорил он. — И запах…

Оля повела носом.

— Кошачьей мочи?

— Гнилой картошки.

Его она не уловила. А Леша продолжил:

— В подполе был сундук для овощей. В нем она хранилась. Но недолго, потому что из-за влажности начинала прорастать и портиться… — Он открыл глаза и зашагал к проему.

Зашел в барак. Доски пола под ним заскрипели. А одна треснула. Но Алексея это не остановило. Он двинулся дальше, пока не достиг единственной уцелевшей двери.

— Богдан не тут жил, — сказала Оля.

— Знаю. Но там кто-то есть. — И постучал.

За дверью тишина.

— Нет там никого, — не смолчала Оля.

— Есть.

— С чего ты взял?

— Пахнет супом из консервов в томате. Оттуда, — и указал на дверь.

— Если бы какой-то бомж захотел найти приют, он занял бы одну из квартир соседнего барака. Он в лучшем состоянии.

Леша мотнул головой и снова постучал. Уже громче.

— Эй, откройте! — крикнул он. — Если этого не сделаете, гуманитарная помощь в размере пяти тысяч рублей пойдет кому-то другому!

И тут свершилось чудо, дверь распахнулась.

На пороге стоял дед. Седой и сгорбленный.

— Здравствуйте, — поприветствовал его Леша.

— Деньги давай. — Дед выпростал сухую ладошку, покрытую болячками.

— Как вас зовут?

— Дядей Васей.

— Точно, — закивал головой Раевский.

Оля не понимала, что происходит.

— Дядя Вася дом покрасит?

— И побелит, — улыбнулся беззубым ртом старик. — Знаешь меня?

— Вы работали маляром.

— Тридцать пять лет. И как они со мной поступили? Оболгали! Краску я крал, говорили они…

— Кто — они? — задала вопрос Оля, но он не был услышан.

— Уволили. Дали копеечную пенсию. Еще и без жилья оставили!

— Вас не переселили? — это уже Леша обратился к дяде Васе. И получил ответ:

— В дом инвалидов отправили. Но я сбежал. — И с вызовом: — Где мои деньги?

— При мне. Я вам их выдам. Но чуть позже. Мы можем зайти?

— Я пущу. Только вы в своем собесе не говорите, что нашли меня тут.

— Мы не оттуда.

— Да? Тогда деньги кто прислал?

— Профсоюз маляров.

— Значит, меня помнят?

— И ценят.

Старик посторонился, и Леша занес ногу над порогом, но Оля схватила его за руку.

— Ты разве не видишь, что старик совсем сбрендил? — торопливо прошептала она.

— Он всегда с приветом был, — ответили ей.

— И зачем нам к нему?

— Я принес гуманитарную помощь заслуженному маляру. Разве не понятно?

Ольга сразу отпустила его руку. Тоже ненормальный? С виду, конечно, не скажешь, но мало ли…

— Дядя Вася жил здесь, — хмыкнул Леша, будто прочитав ее мысли. — В этой самой квартире. Я хочу расспросить его о прошлом.

Комната оказалась довольно чистой. В углу стоял веник. Значит, старик убирался. Окно забито фанерой, из мебели только диван и два табурета. На одном стоит керосинка. На ней котелок. В нем бурлит оранжевая жидкость.

— Суп варю, — пояснил дядя Вася. — Рыбный.

— Из кильки в томате?

— Дешево и вкусно.

— Полностью с вами согласен. Еще эти консервы с перловкой хороши.

— Да. И просто с хлебом.

— Корочку в подливку макнуть — ум отъешь.

— А ты, парень, соображаешь. Будешь суп?

— Не откажусь.

— Только давай сначала деньги. А то наешься, забудешь.

Какой предприимчивый дурачок, подумалось Оле. Она его не помнила. Что странно, ведь дети обычно в первую очередь замечают чудиков. Раевский достал из кошелька пять тысячных купюр и протянул старику.

— Не жирно ему будет? — не сдержалась Оля.

— Я бы дал больше, но это вся наличка. Дядя Вася подкармливал меня в детстве. У него килька ящиками стояла. Деньгами не платили, только дешевыми продуктами. Да еще гуманитарную помощь выделяли: американцы присылали всякую дрянь, и наборы раздавали бюджетникам, малоимущим… — Он резко замолчал. — Откуда я это знаю?

— Вывод очевиден.

— Даже если я Богдан, то почему в моей памяти задержались такие незначительные вещи, а важные испарились?

— Они заблокированы твоим подсознанием.

— Как страшные? Хорошо, допускаю. Но почему тогда я не помню девочку Олю, с которой гулял по лесу и ловил ящериц?

— Скорее всего, подсознание оставило приятно-нейтральные. К сожалению, я не сильна в психологии. Нужно со специалистом посоветоваться. Пока они переговаривались, дядя Вася пересчитывал деньги. Он сделал это не раз или два, а пять. Не верил своему счастью? Для человека, питающегося консервами за шестьдесят рублей и перловкой за сорок, это целое состояние. Но даже сто рублей на день ему нужно было где-то добывать. Если старик сбежал из дома инвалидов, то остался совсем без денег, ведь его пенсия перечислялась туда.

— Суп выкипает, — заметил Леша.

— Ой, забыл… — Старик свернул деньги и убрал в карман штанов. — Сейчас есть будем. Вы садитесь, — и указал на диван.

Раевский плюхнулся на него, а Оля не стала. Вдруг там клопы? Уж лучше постоять.

Дядя Вася разлил суп по двум мискам. Помятым, побитым. На помойке подобрал, не иначе. Ольга думала, Алексей не будет из такой посуды есть, но он не побрезговал. Погрузил кривую алюминиевую ложку в варево, подул на него, затем отправил в рот.

— Прекрасный вкус детства, — причмокнул он.

— Подожди, хлебушка дам. — Дядя Вася взял с подоконника пакет, в котором лежала горбушка ржаного. Он едва разломил ее, такая она была черствая.