Светлана Борминская - А ты люби меня

— Чаю ему, — наливая в стакан крутого кипятку, проворчала Тоня. — Вам с сахаром? — спросила она через полминуты.

— Восемь кусков. Я сам размешаю, — пообещал полковник Стрепенюк.

Ершовский мост был построен в одна тысяча девятьсот первом году и с тех пор простоял никем не ремонтируемый сто лохматых лет! И вот время его жизни подошло к концу — трещина с каждым часом увеличивалась на глазах!

Обидное стечение оскорбительных обстоятельств.

И если все горожане и милиция жили в ожидании приезда Римского Папы, то взбаламученные звонками Гешины друзья собирались, чтобы обсудить странную закономерность — покойник всем звонил уже дважды!

— Напрасно я им звонил, — сказал утром маме Геша.

— Да, сынок, поспешил ты, — согласилась мама.

— Райка меня выгнала, — схватив голову руками, в который раз пожаловался маме Геша.

— Какая скверная женщина, — ласково произнесла старенькая мамочка Геннадия Бертрановича, поцеловала его в лоб и пообещала: — Ты себе лучше найдёшь, Гешенька.

— Мама, что мне делать? — спросил Геннадий Бертранович.

— Поезжай за кордон, раз собрался… — пожала плечами мама.

— Да? — посмотрел ей в глаза сын.

— Переночуй ещё ночку у мамы и поезжай!..

И если бы не телефонный звонок, который разбудил их с утра, наверное, эта история исчерпалась бы совсем иначе…

Позвонила Нелли Чаплыжкина и после деликатного вопроса про здоровье и прибавку к пенсии задала странный на первый взгляд вопрос:

— Роза Никодимовна?..

— Что? — поинтересовалась растроганная Гешина мама.

— А вы Гешу давно видели? — быстро спросила Чаплыжкина.

— Трубочку передать? — после долгого молчания предложила мама Геши.

— Ой, вы шутите! — после вздоха начала смеяться Нелли. — А мне… то есть нам… ну, нам всем — странные сны снятся!..

— Что, Геша с вами из могилы говорит? — предупредительно спросила мама Геши.

— А откуда вы знаете? — поинтересовалась Нелли Чаплыжкина не своим голосом.

— Да это наследственное…

— То есть как?

— И дед Гешин, и муж мой, и бабка по их линии после похорон ещё долго нам житья не давали: всё по телефону звякали, обратно просились, — подумав, медленно изрекла Роза Никодимовна.

— И что?! — голосом, полным ужаса, потребовала продолжения Нелли Чаплыжкина.

— Ну, поставьте свечку в церкви, помолитесь за здоровье его, и больше он вам не позвонит, цыплёночек мой, — уже не притворно всхлипнула Роза Никодимовна. — Увидите!

— Как же… за здоровье-то? — не своим голосом переспросила Нелли Чаплыжкина.

— В том и секрет, — твёрдо пообещала Роза Никодимовна. — В каждой из пяти городских церквей поставьте по свече за Гешкино здоровье — и всё! Перестанет вас пугать по ночам.

— Прямо странно… не верится… ой, ну ладно, — попрощалась Нелли, а мать и сын облегчённо вздохнули.

— Я весь в тебя, ма! — посмотрел на маму Суэтин.

— А в кого же ещё? — развела худыми ручками Роза Никодимовна, девяносто восьми лет от роду.

А по городу, через какой-нибудь час, подымая пыль, ехала кавалькада из десяти, переливающихся всеми цветами радуги «мазератти», это друзья Геннадия Бертрановича объезжали все церкви по порядку: Страстей Господних, Спаса-на-Крови, Святой Капельки, Богородицы и часовню Святого Матфея великомученика.

— Накопили грехов, — переговаривались, глядя на сияющую кавалькаду ярких авто, горожане без затей. — Теперь замаливают!

— Пусть замаливают…

— Хорошо, хоть замаливают…

— Долго молить придётся…

Людям не угодишь, причём — никогда.

Рассказывать про чудо — тратить время зря. Чудо надо пережить самому: у меня такое было один лишь раз, сейчас я очень жду второе и, думаю, дождусь, но эта история снова не про меня. Так вот.

Когда Геннадий Бертранович проснулся, то ощутил — он жгуче хочет жить! Ему приснился райский по красоте ландшафт — маленький пруд с зелёным берегом, кучевые облака над душистою землёю и он сам — трёхлетний мальчик в ушитых штанах.

— А не уйти ли мне в монахи, мам? — спросил он Розу Никодимовну, которая поставила перед ним чай и тарелку с пышками и уселась наблюдать, как сынок кушает.

— Нет, ни к чему это, — тоном трезвого, который объясняет дорогу сильно пьяному, сказала Роза Никодимовна и тревожно оглядела своего мальчика.

— Схимник, Ершовская пустынь, — уминая пышки, мечтал Геннадий Бертранович. — Мам? Уйду в монахи, скит в лесу — феноменальное спокойствие и редкий уют. Я никуда не хочу, я устал.

На Розу Никодимовну смотрел её единственный любимый сын Геночка — с удручённым лицом очень пожилого мужчины. Роза Никодимовна молча отвернулась.

— Ма, завтра мне сорок дней, в пятницу приедет Папа из Ватикана, может, мне не уезжать до тех пор?

Роза Никодимовна хранила молчание… «Одна половина моей жизни — темно, а другая половина — что будет?» — подумал Геша. И назавтра, одевшись, пошёл на Митрофановское кладбище посмотреть, кто к нему придет помянуть.

Не пришёл никто. И никто не подумал разрывать на предмет эксгумации настоящую могилу бывшего ершовского авторитета — картина нашлась, всё было хорошо. Над кладбищем парили рыжие вечерницы, ушаны и трубконосы с очень большими задними лапами.

— Уезжай, — попросила загрустившего сына мама, когда он вернулся домой вечером и она увидела, что Геша снова впал в повышенную нервозность и возбудимость. — Тебе опасно здесь оставаться, чадушко моё, или зачем ты всё это затеял?

— Не знаю, — поражено пожал плечами Геннадий Бертранович. — Минута слабости. Как мне вернуться, назад, мама?

— У тебя светлая голова, придумаешь сам, — сказала мама. — Просто отрицай всё.

— Я отрицаю всё, — повторил Геша и сел за телефон…

А в это время один из лучших ресторанов Ершова «Устя» на весь вечер был закрыт на приватную встречу. В нём собрались все Гешины друзья помянуть Геннадия Бертрановича Суэтина — человека и парохода, который решал их проблемы и оставил такую память о себе, что лучше о ней всуе не поминать.

В большом зале ресторана сиял обычный приглушённый свет и шёл очень тихий разговор.

— Ты обратил на это внимание?..

— А ты?..

— Что это всё-таки было-то?..

Все друзья покойного наконец окончательно всё выяснили и сознались, что в течение двух недель им дважды (?!) звонил покойник, и они все по очереди ездили его откапывать, чтобы спасти.

— Был кошмар-ужас что! — вспоминали Чаплыжкины. — В могиле от Геши остались тренировочные штаны и вот этот ботинок…

Нелли Чаплыжкина достала из сумки огромный ботинок от «Карло Пазолини» в полиэтилене и положила его на стол. Все отшатнулись, кроме судьи.