Оксана Обухова - Темная лошадка

Но заходить одной внутрь, было все же страшно. Я сбегала на угол сарая, увидела, что Клавдия Анатольевна, обвязавшись вновь платком, трудиться невдалеке над грядкой, торопится — лопата порхает в умелых руках невесомой былинкой, — и устыдилась: «Чего это я буду отрывать от посевной занятого человека?! Заскочу в сарай и мухой обратно».

Заскочить и мухой обратно, получилось плохо. На самом пороге я затормозила, как мультяшный заяц опасливо вытянула шею и заглянула в чрево сарая.

Черные пятна машинного масла на утрамбованном земляном полу показывали, что здесь часто бывает машина. По левую сторону от стоянки, вверх вела лестница с поручнями — сарай был разделен дощатой стеной на две неравные половины, меньшая из которых, была понята над уровнем пола метра на полтора. Похоже, что там внуки Клавдии Анатольевны устроили что-то вроде кабинета — через раскрытую дверь я увидела стол-тумбу с радиоприемником, древний топча и исцарапанный деревянный стул. Двум молодым мужчинам, по понятным причинам, требовалось подобное уединенное место. Бабушка сюда не ходила, под столом пылилась шеренга пустых винных бутылок…

Дальше можно было не ходить. Я нашла, то, что искала — именно здесь три дня назад меня держали похитители.

Достав из кармана сотовый, я нашла в его памяти телефон Андрея, нажала несколько кнопочек и прислонила трубку к уху.

Предстоящий разговор с заслуженным сыщиком придал храбрости, держа сотовый возле уха, я шагнула в сарай и быстро, вдоль перегородки, лестницы и верстака, дошла до угла. «Кабинет» на деревянных сваях, в целях экономии тепла, был существенно меньше рабочего участка бывшего сеновала. За сплошной дощатой стеной и находился тот самый закуток, где я провалялась восемь часов на комковатом матрасе, изображая замотанную мумию под кучей старого тряпья. Не исключено, что сейчас, знакомое пальтецо с вонючим воротником перекочевало обратно на алюминиевый бидон с брагой.

Матраса в закутке тоже не было. Скорее всего, его вообще выбросили, — криминалистика наука серьезная, факт моего лежания на этом матрасе за полчаса докажет. В закуток набросали каких-то досок, ржавых железок…

— Абонент отключил свой телефон или временно находится вне зоны досягаемости сети… — пропел в трубке приятный женский голос.

Я тихо выругалась, опустила руку с мобильником в карман и, встав на цыпочки, в испуге выскочила из закутка и метнулась к воротам.

В дверном проеме, очерченный светом, стоял силуэт мужчины в ватнике. Он перегораживал мне путь и, видимо, тоже оторопел от неожиданности, когда я выскочила ему навстречу из-за угла как черт из табакерки.

Сделав по инерции еще один шаг, я замерла напротив. Я не видела лица мужчины, свет падал ему на спину и оставлял лицо в тени. Если бы ни чуть сгорбленная поза и странная молчаливость субъекта, я бы подумала, что в гости к внукам Клавдии Анатольевны заглянул соседский подросток. Мужчина был худ, невысок ростом и отлично видел мое лицо.

Долгие тридцать секунд мы молчали. Потом он сделал шаг в сторону, я решила, что неприятель освобождает мне дорогу, и, став боком, только направилась к выходу, как вдруг поняла, почему ему потребовался этот шаг. Внук Клавдии Анатольевны дотянулся до верстака, снял с него топор и, покачивая в руке, произнес:

— Стой, девонька. Не доводи до греха. Как чувствовал, что надо вернуться…

Если кто-нибудь, когда-нибудь встречал в укромном месте мужика с топором, он должен понять, о чем я веду речь. Ничего страшнее, чем испуганный человек с топором в руках, придумать невозможно. Отполированное длительным употреблением топорище, черный обух с блестящей, острой заточкой на лезвии, гипнотизировали покачиванием. Из головы ушли все мысли, из легких исчез воздух, в членах появилось покалывание, обещавшее скорое онемение от недостатка кислорода. Я обездвижила от ужаса. Голос, только что просивший не доводить до греха принадлежал сумасшедшему водителю «каблука». И его, по всей видимости, звали Федор.

Он надвигался на меня. Медленно, с опаской стерег каждое движение, и я понимала, уйти отсюда он мне не даст. Он сам был напуган и в этом состоянии способен на все. Если я только дернусь, он наотмашь, без колебаний махнет топором и раскроит мне череп.

Лучше бы я увидела в его руке пистолет. Не знаю почему, но тяжелое оружие пугало меня своей внушительностью и зрелищностью до полуобморока. Лучше бы это был пистолет, тогда бы, возможно, я стала непослушной, попробовала сопротивляться. Я бы подумала, что он не решиться стрелять и привлекать внимание… но у него в руках был этот жуткий, тяжелый топор с отточенным лезвием. А руки привыкли с ним обращаться.

Как завороженная я подчинилась молчаливому приказу, — здесь приказывал топор, он, как палочка дирижера, направлял каждый мой шаг, — и встала у столба. Держа лезвие у моего горла, Федор дотянулся левой рукой до верстака и кучки веревок на нем, не глядя, выдернул одну и, прижимая меня к столбу всем телом и удерживая подбородком рукоятку топора на моем плече, быстро обмотал руки пленницы сзади за столбом.

Перехватив топор, он вытер рукавом телогрейки обильный пот со лба и мрачно посмотрел на меня:

— Ты здесь откуда?

— Мимо проезжала, — не узнавая свой голос, ответила я.

— Зачем?

— Надо было…

— Я говорю — зачем?!

Тряся головой и всхлипывая, я рассказала о деде Авдее и подарках, о том, что часть их передала их бабушке…

— Машина где? — хрипло спросил Федор.

— У калитки, — всхлипнула я.

— Ключи?

Я показала глазами на карман ветровки, и Федор запустил в него руку. Достал ключи, сотовый телефон и, в задумчивости повертев его в руках, начал набирать какой-то номер. Потом буркнул «нет», положил мобильник на верстак и принялся приматывать меня к столбу.

Трудился Федя на совесть. Помнил, как недавно я выпуталась, и прежних ошибок повторять не собирался. Примотал скотчем ноги, как следует облепил руки до локтей и, не долго думая, засунул мне в рот грязную рабочую рукавицу с верстака. Что бы я кляп не выплюнула, богато запечатал рот скотчем, примотав к столбу и голову.

«Конец красоте», — невольно промелькнуло в мозгах. Если останусь жива, все лето проведу, прикрываясь панамкой. И без макияжа.

Ненормальные мысли посещают нормальных женщин даже в состоянии паники. Мне бы в целом о голове побеспокоиться, а я о панамках думаю.

Из глаз быстро потекли слезы. В носу тоже что-то жидко захлюпало. Несчастная и примотанная, я смотрела, как Федя, прихватив ключи и мобильник, выходит из сарая и закрывает дверь на замок.

Стало почти темно и совсем страшно. Где-то за стеной сарая Федор громко переговаривался с копающейся в огороде бабушкой, плел ей что-то о планах на вечер, мол, собирается в сарае до ночи поработать. Клавдия Анатольевна рассказывала ему о заезжей гостье и говорила, что та, похоже, уехала, не попрощавшись. Что ответил внук, я не расслышала, но через десять минут, урча знакомым двигателем, к сараю подъехала моя машина.