Алексей Шерстобитов - Чужая жена

Речь его не умолкала, не имела разрывов и чередовалась, звуча то от первого, то от третьего лица без переходов, что всем, все равно было понятно. Застыв на мгновения, увидев выныривающее красное лицо Светищева, быстро справившись с завистью в отношении его здоровья и уже сделанного одного захода в парную, он, клацнув языком о нёбо, продолжил, оживленно жестикулируя:

– И вот, мой незабвенный, овеянный славой охотника, ни разу не давшего промаха, дедушка выдвинулся на охоту на вальдшнепа. А надо сказать, мужчина он был крепкий, больших размеров… я был чем-то похож на него в юности, но только отчасти…

При этом он своим взглядом обратил внимание публики на свои большие лапы, и, сняв сливки хохота, продолжил:

– Передвигался он быстро, порой, даже быстрее конных, так как мог бежать без передыху часами. Он не любил гипотетики, то есть любых «если бы да кабы», был рационален и никогда не предпринимал лишнего. Если бы он был революционер, то обошелся бы двумя залпами: в царский дворец и государственную думу… нет, все же был бы и третий – в дом Кшесинской, где собирались большевики. Он тайно был влюблен в эту женщину, которую обидели эти необузданные мерзавцы. Не подумайте чего, конечно, он не ухаживал за ней! Очень большая конкуренция…

Я к тому, что в патронташе у него были только патроны с мелкой картечью, которые употребляют на охоте на мелкую и слабую на бой птичку. Представьте себе, плотно пообедав, он топал большими, мощными шагами, какими ходят обычно очень деловые, имеющие мало времени люди, на совершение нового подвига, такими, наверное, передвигался барон фон Мюнхаузен… Так вот, после плотного обеда, перевариваемая пища начала наседать на прежде поглощенную и уже готовую к извержению из организма, как вдруг, мой дед это почувствовал. Время еще было, «тяга» не началась, и солнце еще предполагало побыть на горизонте.

Новый естественный позыв заставил свернуть в рощицу, ибо если приступ застал бы во время самой «тяги», то «королевская охота», как называют… хотя не мне вам рассказывать, пошла бы насмарку. В рощице оказался только один дуб, он был стар и не имел низко ветвей, зато его ствол был гигантским – в обхват не меньше пяти метров по окружности. К нему спиной он и пристроился.

Дедушка, знаете ли, любил, когда все проходило чинно, не спеша, и обязательно доводил все до логического конца, если тому, конечно, была возможность. Вокруг было множество желудей, сидя, он загреб кучку и начал кидать куда непоподя.

Метрах в пяти над землей ствол раздваивался и посередине образованный проем стал невидимый, поскольку был над головой целью. Попал или нет определялось просто – если желудь возвращался, то был промах. Я напомню – ведь он сидел спиной. Он загадал: сколько будет точных попаданий, столько будет и «взятых» вальдшнепов.

Где-то на десятом Мойша Аронович, мой дедушка, начал понимать, что находится у дерева не один. Его это заинтересовало, поскольку… а он был очень продуманный человек, и заглянул за дуб, но не увидел выкопанную кабанами яму, где не пересыхала грязевая ванная, которую те принимают за рай на земле… Ну здесь каждому свое! Каждый перелетевший желудь бил здоровенному секачу, наслаждавшемуся, этой самой, грязевой ванной то по глазу, то по губе, последний попал точно в ушную раковину и перепугал его не на шутку.

Испуганным он вскочил и помчался, куда глаза глядят, а глядели они в сторону единственного укрытия, которым мог служить только ствол дуба.

И вот драгоценный мой предок, сидя со спущенными штанами, боковым зрением видит вылетающую тушу, с неизвестными совершенно намерениями. «Вай вей» – вскричал дедушка, вскочил сам и бросился на утек…

Так думал он, но так не были уверены штаны. Моментально упав с мыслью: «А где же ружье?».

Он подставил спину огромным копытам, которыми этот нечистый зверь протоптал по ней тропинку, с явным желанием вернуться.

Как ни в чем не бывало, Мойша вскочил снова, подтянул штаны и бросился… конечно, вокруг дерева, надеясь оббежать его и схватив ружье, убить кабана.

Дикий порося не знал намерений моего деда, но нечаянно наступил на ремень, прислоненного к дубу оружия, зацепил его, испугавшись еще больше, рванул еще крепче. В результате ружье перевернувшись в воздухе, ударило его, приобретя центробежную силу, по самому носу. Это ему, кажется, не понравилось, и он ускорился. Ружье повторило кульбит, вновь нанеся удар, правда теперь не столь болезненный, но все равно вновь испугавший – никому не нравится иметь дело с невидимым врагом. Через два прыжка он остановился. За это время оружие сделало новый оборот и снова ударило по тому же, что и в первый раз месту. Тут страх перешел в не контролируемый гнев, и все окружающее превратилось во врага. Вепрь атаковал дерево, траву, корни, снова дерево, пока не увидел деда, державшего в руках портки.

В это самое время он пытался дотянуться до приклада, вытянув руку из-за изгиба ствола. Что, слава Богу, получилось. Пока зверь думал, чтобы это могло быть, и рыл землю копытом, Мойша вырвал двустволку и, направив прямо в сердце животного, выстрелил. Выстрел не состоялся, поскольку все патроны остались в патронташе. Дед додумался об этом первым, но не слишком опередил кабана, то есть, хочу сказать, что-то и не сильно-то думал, а просто рванул в сторону неудачливого, но проворного охотника.

Теперь перед человеком стояла необычная, я бы даже сказал, непривычная задача, подхватывая руками падающие постоянно штаны, он держал еще и ружье, пытаясь вынуть из патронташа патроны – вставить их в патронник, предварительно отомкнув стволы. И что вы думаете?! Ловкость рук превзошла все возможное: падая дед, все таки, выпустив штаны, выцелил – выстрелил. Кабан «ойкнул», лишился одного глаза, озверев совсем. Погоня началась заново, и снова Мойша проявил чудеса эквилибристики.

Так продолжалось до тех пор, пока хряк, наверное, на чистом идише не объяснил человеку, что этот номер дроби не в состоянии ему причинить большого вреда. Внезапно с пониманием последнего закончились патроны, остальные, по всей видимости, рассыпались. Что было делать Мойше Ароновичу, тогда еще Фаршмановичу? Тут он решил соответствовать фамилии: падая, а это я вам скажу, почти перед самой смертью, уже в ее объятиях, он прыгает, настигает ту самую свою кучи, что появилась после извергнутой переваренной пищи, зачерпывает и швыряет в лицо… в рыло демону, потом еще, еще и еще – дедушка всегда подходил серьезно к еде, которая имела такие же крупные последствия…

И что вы думаете?! Вепрь встал, как вкопанный, втянул непривычно не уважительный по отношению к ему воздух, учуял не столько вонь, сколько оскорбление от нее, и, находясь в состоянии крайнего стресса, что тоже иногда бывает близко к смерти, упал замертво, не пережив такого бесчестия…