Татьяна Рубцова - Добрые и сильные

– Даже так?

– 20 лет назад сидеть бы ему далеко и долго. Но сейчас, извините, демократия. Чем ты думаешь заняться в первую очередь?

– Хочу съездить в больницу, узнать о Сидоренко. Если можно, поговорю с ним.

– Годится. Завтра и начни.

– И сегодня еще успею.

– Да, время уже 6 часов.

– Ну и что.

– Хорошо. Только давай сначала позвоним, узнаем. А то он может уже умер, а ты поедешь.

– Звоните, – Медведев сел за стол, напротив своего начальника и машинально взял ручку, лежавшую перед ним.

– Забыли, что ли? – Михаил Степанович усмехнулся. – Уработались вконец мужички. Лучше бы пару бриллиантиков оставили, нам бы с тобой не помешали.

Медведев только улыбнулся и переложил ручку на стол начальника.

– Да… Алло? Склифософского? Скажите, у вас лежит Сидоренко с огнестрельным? Да? Говорить может? Хорошо, спасибо. Ну вот, тебе повезло, езжай, допрашивай. Кстати, там есть охрана?

– Егоров.

– Пусть ночь продежурит, а утром сменим.

– Хорошо, – Медведев поднялся.

– А насчет премии – подумай.

– Тут и думать нечего, Михаил Степанович. Надо делить на всех.

– Хозяин – барин. Иди.

– До завтра.

– До свидания.

Надев белый халат, Медведев шел по коридору. Медсестра со стерилизатором в руке шла ему навстречу.

– Вы к кому? – спросила она, увидев посетителя.

– К Сидоренко.

– А. Он в десятой.

– Спасибо. Как он?

– Ужасно.

Медсестра свернула, переступая порог открытого кабинета. А Медведев пошел дальше, смотря на таблички. Дверь 10 палаты бала закрыта, и Медведев по привычке сначала постучался, а потом уже вошел в небольшую, с четырьмя койками, комнату. Три из них были заняты, на четвертом, привалившись к свернутому матрацу, сидел и скучал Егоров. Увидев Медведева, он тут же вскочил.

– Наконец-то, капитан.

Больные с двух коек отсутствовали, их постели были заправлены и лишь на третьей, вытянувшись на спине, лежал человек. Боксера и олимпийского чемпиона в нем узнать было трудно. Бледный, с заострившимся носом, с черными веками и волосами, ежом торчавшими над слегка выпуклым лбом. Он не шевелился, и только одеяло на груди поднималось от слабого дыхания.

– Как он?

– Сейчас спит. Ему вкололи успокоительного, а до того устроил бучу.

– Что такое?

– Да ему сказали, что жена умерла, ну, он и дал всем прикурить.

– Не надо было говорить.

– Да санитарка, яга, ляпнула. Так бинты знаешь, как летели. Все здесь в кровищи было. Видишь, пол еще мокрый – замывали.

– А рана как?

– Сама по себе не тяжелая. Что-то там задето, правда, но жить можно. Только он на себе все разорвал, какой тут, к черту, рана. Если бы не я, они бы не справились с ним.

– Еще посидишь ночь?

– Я-то? Да жрать охота. Мне тут принесли больничный обед, так от него только живот пучит.

– Иди, поешь. Я посижу пока. А утром тебя сменят.

– Есть. Спасибо, капитан, я скоро.

Медведев сел на свободную койку, хотел взяться за сигареты, но убрал в карман пачку и расстегнул молнию куртки. Посмотрев мельком на раненого, он удивленно задержал свой взгляд на его лице. Карие глаза того были раскрыты и смотрели на него вяло и рассеянно. Тут же поднявшись, Медведев подошел к нему, взял стул и сел ближе к изголовью.

– Здравствуй, Сережа, – как мог доброжелательнее проговорил он, кладя ладонь на расслабленную кисть больного. – Как ты?

– Плохо, – тихо проговорил Сидоренко, отводя глаза. – Ира вот умерла.

– Что же поделать, Сережа…

– Ничего, – согласно прошептал тот. – Только умереть самому.

– Не надо, Сережа. Это ей не поможет.

Раненый глубоко, со всхлипом, вздохнул и отвернулся.

– Я хочу тебя спросить. Тот пистолет, что был у тебя. Где ты его взял?

Сидоренко промолчал, только чуть качнул головой.

– Откуда он у тебя?

– Нашел, – сдерживаясь, прошептал хрипло и сдавленно Сидоренко.

– Я его оформлю, как взятый в лесничестве при обыске. Ты его даже не видел. Понял?

– Зачем?

– Незаконное хранение, понимаешь. Зачем тебе лишние проблемы.

Сидоренко снова глубоко вздохнул, голова его заметалась по подушке, лицо исказилось.

– Ребенок… Мы так ждали его… что они с нами сделали… За что! – он было рванулся, но Медведев схватил его за плечи и с силой прижал к кровати. – Я же нес им эту проклятую сумку, я же нес ее! Пусти! Я не могу так, не могу! Как ты этого не понимаешь!

– Сережа!

– Пусти. Я должен умереть. Я хочу умереть! Пусти!

– Сережа! Успокойся. У тебя есть родные?

– Зачем? Нет у меня никого. Теперь совсем никого.

– А отец, мать?

– Ах, это… Нет. Я жил у тетки, в Коврове. А Ира – у бабушки. Мы ее сюда, в Москву привезли, старая совсем. Зачем ты пришел?

– Я – следователь, Сережа.

– Ну так следи, а ко мне в душу не лезь. Все равно душу в суд не отдашь.

– Тебя никто ни в чем не обвиняет.

– Мне уже все равно. Без Иры мне не жить.

– Сколько ей было?

– Что?

– На вид она совсем девочка.

– 18. А ты откуда ее знаешь? – Сидоренко посмотрел в серые внимательные глаза чуть склонившегося к нему Медведева.

– Видел, – проговорил тот, отворачиваясь.

– Говори.

– Там, в лесничестве.

– Ну!

– Она пришла в себя.

Сергей застонал и закрыл глаза.

– Господи, – пробормотал он, словно во сне, – зачем они это сделали, зачем. Мы были такие счастливые.

Зажмурившись сильнее, Сергей вдруг рывком приподнялся, перевернулся и, уткнувшись в подушку, судорожно зарыдал. Медведев молчал, только крепко сжимал его плечи, стараясь, чтобы он не бился.

– Опять?

В палату возвращались больные. Вошел Егоров.

– Ну все, можешь идти, капитан, теперь продержусь до утра. Бузил, что ли?

Медведев встал с места и пошел к двери, увлекая за собой товарища.

– Вот что, Егоров, иди, попроси у медиков, пусть найдут тебе местечко, поспи часа два, я побуду пока с ним. Ночью чтобы глаз не сомкнул.

– Ты тоже так думаешь? А что, повесится или в окно сиганет – это в два счета. А то и вены порежет.

– Иди, отдохни. Только смотри, не прозевай.

– Понятно. Ценный свидетель. Или подозреваемый?

– Нет, Саша, дело не в том, что он свидетель, а в том, что он – человек. И ему пришлось очень несладко.

– Все понятно, Володя.

Когда Медведев вернулся в палату, Сидоренко уже затих, лежал по-прежнему ничком и редкая дрожь проходила по его большому телу.

Медведев сел снова на стул, положил руку на его плечо в ветхой больничной рубашке и сказал медленно и печально:

– Я знаю, Сережа, боль не пройдет никогда, просто со временем ты поймешь, что жить можно даже с открытой раной.

Время было не позднее по московским меркам: без четверти 10, когда Медведев вставил ключ в щель замка своей квартиры. Жил он вместе с братом, который был старше его на 8 лет, его женой и 17 летним сыном в доме на Тверской. Когда-то это была коммунальная квартира, но родители братьев работали на ответственных должностях и постепенно прибрали к рукам лишние метры. Потом отец умер, мать вышла замуж во второй раз и уехала с мужем в Канаду, и уже старший сын, став основателем и хозяином детективного агентства «Ангел», выкупил у соседей оставшуюся комнату. Дом постепенно становился элитным, в подъезде появились зеркальные стекла, цветы, домофон и охранник. Лестница была чистой, кафель блестел, и гости жильцов уже не могли свободно топать по его гладкой поверхности.