Борис Акунин - Нефритовые четки

Снова все заговорили одновременно, с одинаковой горячностью отстаивая обе точки зрения, причем дамы в основном склонялись к версии Фандорина, а мужчины ее опровергали, почитая невероятной. Сам виновник спора в дискуссии участия не принимал, хотя слушал доводы сторон с большим интересом.

– Ах, да что же вы молчите! – воззвала к нему Лидия Николаевна. – Ведь он (показала она на Мустафина) спорит против очевидного, только чтоб заклад не отдавать! Скажите же ему. Приведите еще какое-нибудь основание, которое заставит его замолчать!

– Я жду, когда вернется ваш Матвей, – кротко ответил на это Эраст Петрович.

– А куда вы его послали?

– В генерал-губернаторскую канцелярию, на телеграфный пункт, он работает к-круглосуточно.

– Но ведь это на Тверской, в пяти минутах ходьбы, а миновало уже больше часа, – удивился кто-то.

– Матвею велено дождаться ответа, – пояснил чиновник особых поручений и вновь замолчал, а всеобщим вниманием завладел Архип Гиацинтович, который произнес обширную речь, доказывавшую совершенную невозможность версии Фандорина с точки зрения женской психологии.

В самом эффектном месте, когда Мустафин убедительно говорил об исконных свойствах женской натуры, которая стыдится наготы и не выносит вида крови, дверь тихо отворилась, и вошел долгожданный Матвей. Бесшумно ступая, приблизился к коллежскому асессору и с поклоном протянул листок.

Эраст Петрович развернул, прочел, кивнул. Хозяйка, внимательно наблюдавшая за лицом молодого человека, не утерпела и вместе со стулом придвинулась к нему поближе.

– Ну, что там? – шепнула она.

– Я был прав, – тоже шепотом ответил Фандорин. В тот же миг Одинцова торжествующе перебила оратора:

– Хватит нести вздор, Архип Гиацинтович! Что вы можете понимать в женской натуре, вы и женаты-то никогда не были! У Эраста Петровича есть решительное доказательство!

Она взяла из рук коллежского асессора телеграфный бланк и пустила его по кругу.

Гости с недоумением прочли депешу, состоявшую всего из трех слов: «Да. Да. Нет».

«И это все? Что это? Откуда?» – таков был общий тон вопросов.

– Телеграмма прислана из русской миссии в Б-бразилии, – стал объяснять Фандорин. – Видите дипломатический гриф? У нас в Москве ночь, а в Рио-де-Жанейро как раз присутствие. На это я и рассчитывал, когда велел Матвею дожидаться ответа. Что же до депеши, то узнаю лаконичный стиль Карла Ивановича. Мое послание звучало так. Матвей, верните-ка листок, который я вам давал. – Эраст Петрович взял у лакея бумажку и прочел. – «Карлуша, срочно сообщи следующее. Замужем ли проживающая в Бразилии российская подданная урожденная княжна Анна Каракина? Если да, то хром ли ее муж? И еще: есть ли у княжны на правой щеке родинка? Все это необходимо мне для пари. Фандорин». Из ответа посланника явствует, что к-княжна вышла замуж за хромого и никакой родинки на щеке у нее нет. Зачем ей теперь родинка? В далекой Бразилии нет нужды прибегать к подобным ухищрениям. Как видите, дамы и господа, Полинька жива и благополучно вышла замуж за своего Ренара. У страшной сказки вполне идиллический конец. Кстати, отсутствие родинки лишний раз подтверждает, что Ренар был соучастником убийства и отлично знает, что женат именно на Полиньке, а не на Анюте.

– Так я велю послать за Караваджо, – с победительной улыбкой молвила Одинцова Архипу Гиацинтовичу.

Пять человек? Пожалуй, многовато для «сугубо конфиденциальной беседы» – вот первое, что подумалось Эрасту Петровичу, когда он вошел в кабинет главноуправляющего железнодорожной компании «Фон Мак и сыновья».

Коллежский асессор поклонился присутствующим и остановил взгляд на человеке, что сидел во главе стола. Это, несомненно, и был барон Сергей Леонардович фон Мак, к которому Фандорина отправило начальство для вышеупомянутой беседы. Следовало ожидать, что барон представит чиновника особых поручений остальным: лысому господину с угрюмой физиономией, заплаканной женщине в летах и двум молодым людям с одинаковыми, несколько рыбьими глазами (у Сергея Леонардовича были точно такие же – стало быть, братья). Все кроме лысого были в черном, а трое братьев фон Маков еще и с траурными повязками на рукаве.

Странно, но никаких представлений не последовало. В ответ на поклон глава предприятия лишь слегка кивнул и пояснил, адресуясь к угрюмому господину:

– Можете продолжать. Это… Свой человек в семье. Не имеет значения, – да еще рукой пренебрежительно махнул. – Прошу вас, господин Ванюхин. Вы начали рассказывать о Стерне.

Эраст Петрович не привык, чтобы на него махали рукой, будто на муху или комара, и чуть приподнял бровь, однако, услышав имя угрюмого господина, вернул бровь на место.

Ах, вот это кто. Сам Зосим Прокофьевич Ванюхин.

Об этом человеке Фандорин много слышал, но видел впервые и, честно сказать, испытал некоторое разочарование. Живая легенда сыска был похож на лакея из богатого, но не слишком бонтонного дома: голый череп с обеих сторон обрамлен довольно нелепыми бакенбардами, воротнички сияют белизной, но галстук явно перебрал по части пышности, да и жемчужная заколка с малиновым жилетом никак не сочетается. Однако что ж о человеке, да еще мужчине, судить по одежде? В свое время Ванюхин распутал немало запутанных дел. Шутка ли: простой хожалый, а дослужился до генерала, начальника петербургской уголовной полиции – все благодаря природной смекалистости и бульдожьей хватке.

Взгляд у Ванюхина был цепкий. Колючие глазки так и впились в Фандорина.

– А позвольте поинтересоваться, где «свой человек» пребывал сего шестого числа? – спросил петербуржец, обращаясь к старшему из фон Маков.

Манера говорить у Зосима Прокофьевича была исключительно неприятная – ехидная, как бы заранее не дающая веры всему, что скажет собеседник. Ванюхин словно давал понять главноуправляющему: пускай ты магнат-размагнат и сто раз миллионщик, мне на это наплевать, для меня все люди одинаковы.

Хоть Фандорин и был врагом всякой невежливости, но эта демонстрация ему, пожалуй, понравилась. Видно, недаром рассказывают про Ванюхина, что человек он независимый и свое дело исполняет, невзирая на лица.

– Он только что приехал после длительной отлучки, – ответил следователю Сергей Леонардович, и Зосим Прокофьевич к вновь вошедшему интерес сразу утратил, даже имени не спросил.

– Засим продолжим, сказал Зосим, – не особенно изящно скаламбурил Ванюхин (судя по легкой гримаске, исказившей бесстрастное лицо управляющего, эта присказка прозвучала не в первый раз). – Ваш батюшка, а ваш, стало быть, супруг, – здесь следователь с преувеличенной уважительностью поклонился пожилой даме, – почувствовал себя скверно ночью с шестого на седьмое и час спустя уже был, как говорится, с ангелами на небеси.