Анри де Кок - Гостиница тринадцати повешенных

Паскаль Симеони уже начинал терять надежду догнать незнакомку, когда заметил стоявший у хижины странного вида экипаж; увидев же рядом с каретой и двух карликов, о которых упоминала графиня, он вполне убедился, что достиг желаемой цели.

– Стой! – вскричал он.

Антенор де Ла Пивардьер и Жан Фише разом остановились.

– Сударь, – сказал Паскаль Антенору, указывая на хижину, – мне нужно на минуту зайти сюда. Если же вам не угодно последовать за мной и моим слугой… то это в вашей воле.

– А почему бы мне и не последовать за вами, позвольте узнать? – воскликнул Ла Пивардьер.

– О, я вовсе не против! И даже буду рад, если вы пойдете со мной.

– В таком случае нечего и толковать, мой дорогой господин Симеони. Черт возьми! Да ради того, чтобы оказаться полезным человеку, которому я обязан заменой – и какой заменой! – моего бедного Таро, я готов идти хоть в преисподнюю!

– Не волнуйтесь, так далеко я вас не заведу!

Три всадника спрыгнули со своих лошадей, которых Жан Фише привязал к дереву.

Затем, господа – впереди, слуга – сзади, они направились к хижине.

Но туда, где находилась женщина в маске, по всей видимости, не так уж и легко можно было попасть.

Увидев приближающихся незнакомцев, карлики обнажили висевшие у них сбоку тесаки и, загородив собой дверь, принялись неистово рычать, кривляясь при этом самым страшным образом.

– Вы только посмотрите! – вскричал Пивардьер. – Это еще что за звери? Обезьяны, что ли?

– Если и обезьяны, то превосходно выдрессированные! – заметил Симеони.

– Это уж точно. Они, вероятно, поставлены тут на карауле и обязаны защищать вход. Но кто их сюда поставил? Для чего?

– А вот это мы сейчас и узнаем. Жан, ступай вперед!

Жан Фише пошел на двух карликов, коренастое сложение которых доказывало, что они столь же и сильны, сколь и злы. Но, не испугавшись их воинственного вида, слуга господина Симеони продолжал приближаться, помахивая хлыстом с железным наконечником.

– Прочь! Прочь! – завопили на своем наречии маленькие чудовища, подбадривая себя криком.

– Не понимаю, – сказал Жан Фише и сделал вид, что хочет пригнуться.

Обманутые этой хитростью, карлики направили было свои удары в ту сторону, как вдруг Жан Фише ловким взмахом хлыста выбил тесаки у них из рук. Отбросив плеть в сторону, он ухватил монстров своими, подобными тискам, руками за шкирку и приподнял в воздухе.

Тщетно эти две половинки человека перебирали ногами, уподобляясь мирмидонянам [6] Мирмидоняне (от греч. муравей) – ахейское племя в Фессалии; произошло, по сказанию, от Мирмидона, сына Зевса и Эвримедузы; над мирмидонянами властвовал Ахиллес. во власти титана, – слуга крепко держал их на вытянутых руках.

Это-то зрелище и предстало взору Татьяны, когда дверь хижины с шумом отворилась и на пороге возникли Паскаль Симеони и Ла Пивардьер.

Синеватая бледность разлилась по той части лица московитки, которая не была скрыта маской.

– Что все это значит, господа? – произнесла она свистящим голосом. – Пьяные вы или сумасшедшие, что позволяете себе такие дерзости с моими людьми?

– Ни пьяные, ни сумасшедшие, сударыня, уверяю вас, – отвечал Симеони с глубоким поклоном.

– В таком случае к чему это нападение?

– Именно об этом я и хотел спросить вас, сударыня. По какому праву нас, путников, мучимых жаждой… спешившихся у этой хижины… по какому праву ваши люди преграждают нам дорогу, размахивая тесаками? Согласитесь, сударыня, если тут и есть нападение, то уж никак не с нашей стороны. Жан, дружище, освободи этих слишком усердных слуг; наверное, больше они злиться не будут.

– Полагаю, что так! – вскричал, рассмеявшись, Ла Пивардьер. – Они едва дышат…

Высвободившись из рук Жана Фише, карлики, потирая шеи, забились в угол комнаты, таращась оттуда, как озлобленные гиены на льва.

– Убирайтесь, презренные негодяи! – сказала им Татьяна по-русски.

Кытин и Кабык, двое карликов, повиновались.

– В таком случае, сударыня, – промолвил Паскаль Симеони с новым, еще более церемонным, поклоном, – если мы можем загладить нашу вину перед вами… говорите, мы к вашим услугам.

– Благодарю, сударь, – отвечала женщина в маске с презрительным жестом, – вы явились сюда, чтобы утолить свою жажду, я же за тем, чтобы попросить о кое-какой услуге… разумеется, небескорыстно. Но, судя по всему, мы выйдем отсюда, не получив желаемого.

– Я не удивлюсь, если не найду здесь вина, – сказал Симеони. – Край этот бедный; но чтобы нельзя было удовлетворить… за деньги… одно из ваших пожеланий… вот что меня удивляет, сударыня. Неужто его так сложно исполнить?

Татьяна, по инстинктивному чувству недоверия, не решалась ответить на вопрос.

– Ах! Боже мой, сударь! – вмешалась горничная. – Тут нет ничего сложного! У нас расковалась лошадь, и мы просили вот этого мальчика сходить за кузнецом.

– Только и всего-то! – прервал ее искатель приключений со всеми признаками радости. – Вот что значит объясниться! Что ж, сударыни, теперь вместо ваших проклятий мы заслужим ваши благословения. Я много путешествую и в целях предосторожности всегда имею в чемодане все необходимые для этого инструменты, с которыми мой слуга управляется не хуже любого кузнеца. Ступай, Жан, ступай и поторопись: через пять минут тройка – вы ведь так называете ваш экипаж, сударыни? – должна быть готова к отъезду.

На сей раз Татьяна соизволила улыбнуться, слушая незнакомца; Катя же, обрадованная таким благоприятным исходом своего вмешательства, поспешила проводить Жана Фише к кучеру.

– Действительно, мне следует только поблагодарить судьбу за эту встречу, сударь, – сказала женщина в маске, присаживаясь.

– О! Напротив, сударыня, – возразил Паскаль Симеони самым любезным тоном, – это я должен быть на седьмом небе оттого, что смог оказаться вам хоть чем-то полезным.

И, окликнув мальчика, который, как и его бабка, оставался безмолвным зрителем этой сцены, он промолвил:

– Эй ты, постреленок, хотя мне почему-то и кажется, что услужливость тебе несвойственна, принеси-ка нам, мне и моему спутнику, если у вас нету вина, по стакану сидра, или же, если нет и сидра, обычной воды… Словом, вина, сидра и воды – я за все плачу вперед.

И он бросил на стол, рядом с золотым экю, пистоль. Вместо своего внучка – все не спускавшего глаз с бархатной маски и, казалось, не слышавшего просьбы всадника, – встала старуха и подала полный кувшин какой-то желтоватой жидкости и три стакана.

– Он что, дурачок? – спросил Паскаль Симеони у старухи, шутя потрепав мальчика за ухо.

– Кто – дурачок? Жако? – возразила та. – Ах, что вы, что вы! Да умнее него нет во всем нашем крае. Упрям – это да, это у него в крови! Весь в отца! Просто ему жуть как хочется, чтобы эта дама сняла маску… а она не соглашается показать ему свое лицо! Вот он и будет стоять, как истукан, до тех пор, пока она не уедет!