Марта Таро - Бомба для графини

Платон прижался спиной к тёплому боку печки, закрыл глаза и вспомнил их последнюю встречу. Вся в чёрном, бледная, княгиня Екатерина Сергеевна казалась невероятно красивой. Чёрный шёлк её наряда оттенял белую, как молоко, кожу, а синие глаза так же блистали слезами, как сегодня у графини Чернышёвой. Какие разные женщины! Одна – олицетворение любви к своему ребёнку и преданности семье, а другая, погубив собственного мужа и осиротив четверых сыновей, устроила свою жизнь вдали от дома и, по слухам, не бедствовала.

«Ну зачем мать связалась с этим немцем? Как будто ей не хватало семьи», – с привычным раздражением думал Платон. Каждый раз воспоминания о прошлом приносили чувство унижения. Он – боевой офицер, генерал-майор – так и не смог позабыть обиду опозоренного и осиротевшего юноши. И время не принесло облегчения – рана не заживала. Теперь-то Платон понимал, что ошибался, считая родителей счастливой парой. Отец – обер-гофмейстер двора императрицы-матери, благородный и добрый человек – обожал свою красавицу жену. Та же относилась к мужу с почтением и нежностью, а своих сыновей, казалось, искренне любила. Все иллюзии Платона умерли в тот самый день, когда его отец погиб на дуэли. Самым отвратительным было то, что князя Сергея Горчакова застрелил не кто-нибудь, а любовник его жены.

Платон долго отказывался в это верить. Отец, уже пожилой, не слишком здоровый человек, не мог участвовать в поединке! Платон кинулся в Павловск, где жили родители и младшие братья. Вбежав в распахнутые настежь двери родительского дома, он понял, что всё – правда. Отец уже лежал в гробу в зеркальном бальном зале, а мать пребывала в своих комнатах наверху в полном отчаянии.

Платон сразу же направился к ней, но лучше бы он этого не делал. Увидев сына, Екатерина Сергеевна рухнула на колени и стала умолять о прощении. Её душа жаждала покаяния, и княгиня вывалила на Платона все свои грешные тайны. Она просила у сына прощения за то, что не была верна его отцу, чем сломала тому жизнь, и за то, что её последний роман переполнил чашу терпения супруга. Он вызвал любовника жены на дуэль. Барон фон Остен – в отличие от своего противника, военный и отличный стрелок – убил князя Горчакова, а сам в тот же день написал рапорт об отставке и выехал в родную Курляндию.

– Почему вдруг, мама?.. – в ужасе спросил Платон. – Отец так любил вас, мы были счастливы.

– Дело во мне, я – порочная женщина, – рыдала княгиня, ударяя себя кулаками в грудь. – Твой отец был святым! Я – недостойная грешница. Я тяготилась нашей жизнью, она казалась мне пресной и скучной. Я заслужила смерть! Пусть она придёт и возьмёт меня!

Ненависть, вскипевшая в тот миг в душе Платона, породила жестокость:

– Что это изменит? Это не вернёт отца! – отрезал он.

Платон больше не хотел видеть мать, а говорить с ней – тем более. С этой минуты он избегал её, что, впрочем, оказалось несложным, поскольку княгиня не выходила из спальни.

Отца похоронили торжественно, при большом стечении народа. Панихиду удостоила своим присутствием сама вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. С сыновьями погибшего обер-гофмейстера она повела себя подчёркнуто нежно, а его вдову не удостоила ни единым взглядом. На следующий день в дом принесли высочайшее повеление княгине Горчаковой покинуть столицу. Мать тогда впервые после своей ужасной исповеди обратилась к Платону. Она робко сказала:

– Я могу забрать мальчиков и уехать в Москву, а ещё лучше – за границу. У Малыша слабые легкие, мы могли бы переехать в Италию.

Платона это взбесило. Она лишила его отца, покрыла семью позором, а теперь хотела отнять у него последнее. Собрав всю свою выдержку (очень хотелось казаться взрослым и сильным), он проронил:

– Я не думаю, что стоит распространять вашу опалу и на моих братьев. В будущем это может плохо сказаться на их репутации и карьере. Я стану им опекуном, а вы уезжайте.

Глаза матери налились слезами, лицо исказила жалкая гримаса. Она с отчаянием смотрела в окаменевшее лицо сына. Платон всё понимал, но не мог одолеть собственную боль. Княгиня повернулась и вышла из комнаты, а на заре простилась со старшими сыновьями, поцеловала спящего Бориса и уехала в Петербург. В тот же день она отплыла в Неаполь. Через год мать прислала из Рима письмо, где сообщала адрес, куда просила отсылать ей весточки о жизни и здоровье её детей. В качестве получателя писем в адресе значилась графиня ди Сан-Романо. Так молодые князья Горчаковы узнали, что их мать недолго оплакивала своё вдовство.

Платон писал ей крайне редко. Письма, отправленные им за прошедшие семнадцать лет, можно было пересчитать по пальцам. Екатерина Сергеевна этого как будто не замечала, её послания приходили регулярно и были полны нежности. Замолчала она только однажды, но почти на год, после известия о гибели средних сыновей. Потом мать вновь стала писать, правда, имён погибших детей не упомянула больше ни разу. А теперь в тюрьму попал Малыш!

«Что же делать? Сообщать ей или нет? Если написать, мать изведётся, а помочь ничем не сможет. Наверное, пока нет ясности, лучше погодить», – решил он наконец.

Понятно, что это – всего лишь отговорка, но Платон не мог переступить через гордыню и признаться матери, что не уберёг и младшего. Почему так вышло? Может, дело в большой разнице лет? Ведь, когда Малыш родился, его старшему брату уже исполнилось двенадцать. Неужели это так много, и они принадлежат к разным поколениям? Похоже, что так, ведь Платон лучше понимал несчастную мать своего подчинённого, чем собственного младшего брата.

Сегодняшний разговор с графиней Чернышёвой оказался последней каплей, и, как лавина с гор, на Платона обрушилась мучительная и безнадёжная тоска. Ну почему он не нашёл правильных слов? Побоялся сказать правду? Душа рвалась всё немедленно исправить. Объясниться. Рассказать, как сам впустую обивал чужие пороги, и предостеречь от того же Софью Алексеевну. Если он это сделает, чёрная тоска отступит, и он вновь сможет глядеть в глаза своим кавалергардам.

Нетерпение гнало из дома. Платон вспомнил, что мать его подчинённого была у Кочубеев вместе с графиней Румянцевой. По крайней мере, старушка могла сообщить, где в столице остановилась Чернышёва. Приняв решение, он велел запрягать. Через четверть часа денщик доложил, что сани ждут у крыльца. Можно отправляться! Он спустился вниз и велел ехать на набережную Мойки. Искать дом графини Румянцевой.

Дом старой графини Платон нашёл быстро. Вот только выглядел особняк неважно. Старый и облезлый, дом сильно напоминал заброшенную крепость – ни огонька в окне, ни фонаря у дверей. Но как только сани Платона приблизились к крыльцу, от дома отъехал нарядный лаковый экипаж, запряжённый парой. Выпрыгнув из саней, Платон предупредил кучера, что вернётся быстро, и взбежал на крыльцо. Постучал. Дверь сразу открылась, и в дверях возник молодой лакей.