Татьяна Первушина - Монастырские тайны

На высокой раскидистой ели стучал молоточком дятел, не обращая никакого внимания на путника, осторожно ступавшего по нежному ковру из шелковистой травы.

Проходя вдоль молодых стройных березок и пушистых елок, Владимир неожиданно пришел в полнейшее восхищение, увидав, как кое-где, на траве и листьях, роса посверкивает бриллиантами. «Господи! До чего же красиво!»

Иногда он смахивал рукой случайно попавшие в лицо паутинки, которыми невидимые лесные ткачи – пауки – неутомимо заполняли пустоты между деревьями.

Постепенно молодняк сменился еловой чащей. Неслышно шагая по мягкой хвое, Владимир любовался изредка встречающимися цветами дикой гвоздики, змеиного горца, а на одной из полянок, увидав «царицу леса» – белую фиалку, не удержался, сорвал волшебно пахнущий цветок и сунул за ворот рясы.

Ни с чем не сравнимое благоухание июньского леса заполняло душу Владимира. Радость ощущения бытия заставляла его сердце трепетать и ликовать одновременно.

По одному ему знакомым приметам (кое-где отломанной ветке, особой зарубке на дереве) келейник уверенно продвигался в самое сердце чащи. Скоро впереди засветлело – хвойный лес заканчивался и начиналась невысокая, но довольно плотная березово-осиновая рощица, местами переходящая в густые высокие травостои.

Владимир остановился и крикнул иволгой: «Фиу-лиу. Фиу-лиу». Спустя пару секунд откуда-то издалека послышалось, словно эхо, точно такое же «Фиу-лиу».

«Слава тебе, Господи, – подумал Владимир. – Ферапонт на месте. Значит, все хорошо, я дошел».

Впереди раскинулся довольно большой овраг, сплошь заросший кустарниками. Владимир, ловко пролезая сквозь кусты ивняка и жимолости, по едва заметной тропинке, сворачивая то направо, то налево, довольно быстро спустился на самое дно балки, покрытое осокой и лимонно-желтой купавницей. В нескольких шагах от идущего, тихо журча, змеился лесной ручеек, и Владимир, встав на колени, с наслаждением умыл разгоряченное ходьбой лицо и утолил жажду прозрачной холодной водой.

– Приветствую тебя, брат Владимир! – послышался негромкий басок.

Владимир непроизвольно вздрогнул, но, узнав голос, расслабился.

Из кустов бересклета выглядывал, улыбаясь, широкоплечий мужчина средних лет, с окладистой рыжеватой бородой и небольшими, тоже рыжими, усиками, две бороздки от которых плавно спускались к подбородку и переходили в бороду. Так же, как и Владимир, одет он был в черную рясу, а на голове его плотно сидела черная шапочка, видимо, заменявшая в «полевых условиях» камилавку [9] Камилавка – головной убор в виде расширяющегося кверху цилиндра, обтянутого материей. Название происходит от византийских головных уборов, делавшихся из верблюжьей шерсти. . На груди чернеца, на большой серебряной цепочке висел массивный наперсный крест.

Это был второй «связник», иеромонах [10] Иеромонах – (от греч. hieromonachos) монах-священник. Ферапонт Зотов. Его добродушное, слегка полноватое, загорелое лицо, изрезанное лучиками мелких морщинок, буквально светилось. А светло-серые глаза сияли спокойной, ровной радостью. С виду Ферапонт казался немного старше Владимира, хотя на самом деле они были почти ровесниками.

– Здравствуй, Ферапонт.

– Здравствуй, здравствуй. Наконец-то ты пришел, Владимир. Я уж начал было волноваться. За тобой никто не следил? – в светло-серых глазах мелькнула тревога.

– Да, вроде бы, никого не встретил по дороге, – пожал плечами Владимир. – Ну, рассказывай, как ты тут один? Не боязно? Ночами в лесу, небось, жутковато в лесу одному-то?

– Да как сказать, – задумчиво ответил Ферапонт, – днем тружусь, потому и бояться некогда. А вечерами молюсь истово, потом сразу же и засыпаю милостию Божией. Да тут вроде тихо, спокойно. Хотя, знаешь, – словно вспомнив что-то, произнес он уже другим голосом, – вчера вечером было что-то, от чего мне не по себе вдруг стало. Я прочитал уже все молитвы, но сон все никак не шел. Ветра не было, и тишина стояла просто запредельная…Потом вдруг показалось, что где-то хрустнула ветка. Я насторожился, приподнялся на локте. Может, зверь какой по лесу ходит… Внезапно слишком громко и где-то совсем рядом закричала сова. И вдруг такой же крик раздался метрах в пятидесяти к югу… Может, ее кто-то спугнул, и она просто перелетала с места на место – то там крикнет, то здесь… Я, честно признаться, струхнул даже малость… Но вскоре все разом стихло. Я прочитал «Отче наш» и, успокоившись, быстро заснул…

Монах, словно зачарованный, слушал рассказ Ферапонта. Его воображение тут же представило перед ним картину ночного леса, крик совы, хруст сломанной ветки, чей-то неясный шепот…

– Ну да ладно, – вздохнул Ферапонт, – пошли, покормлю тебя, отдохнешь с дороги, – и он жестом попросил Владимира последовать за ним.

Монахи вошли вглубь огромного ивового куста, ветки за ними немного покачались и замкнулись глухой стеной. Прошло несколько секунд, вновь застрекотали кузнечики, запела какая-то лесная пичужка, слегка примятая трава распрямилась, и ничто уже не напоминало о том, что только что в этом самом месте произошла встреча двух связников.

Ферапонт и Владимир осторожно шли по самому краю балки. Собственно говоря, край этот можно было определить, лишь дотронувшись рукой до почти отвесной стены из земли, глины и песка, из которых кое-где торчали корни старых елей. Сплошняком стоящие мелкие деревца и кусты не позволяли что-либо увидеть дальше вытянутой руки.

Владимир послушно следовал шаг в шаг за бодро передвигающимся Зотовым, ловко уворачиваясь от так и норовивших хлестнуть по лицу веток. Внезапно Ферапонт, идущий впереди, слегка пригнулся, протянул вперед руки, раздвинул густые ветки и исчез из поля зрения. Не ожидавший ничего подобного Владимир, тихо ойкнул, потом перекрестился и, повторив движения друга, также «растворился» в сплошной листве.

Сначала он ничего не увидел в полной темноте. Но потом, когда глаза немного привыкли к темени, Владимир смог различить некоторые предметы перед собой. Он находился в небольшой, довольно уютной пещерке, вырытой, видимо, вручную. Высота ее была чуть больше полутора метров, а площадь составляла что-то около двух квадратных метров. Пол пещеры был густо выстлан лапником, а у входа, сбоку, в вырытой неглубокой ямке, тлели угольки костерка. В стены было вбито несколько деревянных колышков, видимо, заменявших хозяину вешалку и полки. На них висели деревянные четки, льняное полотенце, какие-то сухие венички и холщевые мешочки.

– Вот, обживаюсь понемногу, – горделиво произнес Ферапонт, заметив, как Владимир с удивлением оглядывает пещеру. – Садись, где нравится. Сейчас чаем тебя напою, настоящим, из зверобоя с мятой. Сбор прошлого года. С собой взял побаловаться.