Дарья Калинина - Сюрприз под медным тазом

Внутри дома было еще лучше. Папа полностью обшил внутренние помещения вагонкой, от которой распространялся приятный аромат свежего дерева, также он перестелил пол и поменял мебель. Кроме того, он нанял мастеров-печников, которые переложили печь. И теперь вместо старенькой развалюхи, нещадно дымящей и грозящей в любой момент вовсе развалиться, стояла новая красавица с облицовкой из полированного кирпича, да еще и со специальной лежанкой, к которой можно было подобраться по симпатичной приставной деревянной лесенке, устроиться там на вышитых подушках, а при желании отгородиться от всех нарядной шторкой.

Всем гостям новое убранство дома очень даже понравилось. Исключение составлял все тот же дядя Толя. Он как вышел из машины, так сразу и нахмурился.

– Что это Левка с домом сделал? Старый снес, новый поставил?

Но даже когда выяснилось, что дом тот самый, настроение у дяди Толи лучше не стало. Он как вошел в дом все также с нахмуренным лицом, так и бродил потом по комнатам в самом мрачном настроении, вертя головой и неодобрительно бурча что-то себе под нос. Весь вид дяди Толи говорил об обуревавшем его недовольстве, с которым он в конце и набросился на Сашину маму.

– Маринка! Ну, у Левки ума нет, чтобы посоветоваться, ты-то могла бы мне хоть словечко чирикнуть! Нет! Молчала!

– А в чем дело, дядя Толя?

– Что это ты позволила мужику своему в доме начудить? Для того, что ли, Петька – брат мой – жилы тут себе рвал, чтобы сынок его, муженек твой, все по-своему переделал да переиначил!

Дядю Толю пытались утихомирить всей родней. Остальным-то родственникам все понравилось. Все были согласны, что папе удалось вдохнуть в старый дом новую жизнь. Даже тетя Маша – жена дяди Толи – и та встала на сторону хозяев дома.

– Что ты, Толя, разбушевался? Много лучше стало. Раньше-то и материалов таких не было. Из чего строили? Да из чего под руку подвернется. А теперь красота какая!

Но дядя Толя лишь размахивал руками и кричал:

– Тьфу! Смотреть противно! Пластмасской столетние бревна закрыли! А мы их из Боровенки везли. У старого хозяина дом на дрова купили, а сами эти «дрова» сюда на грузовике перевезли да заново собрали. Вот как дело было! Машину нанимали. Сами грузили. Да этим бревнам цены нынче нету. А окна? Окна Петька – брат мой – своими руками строгал, а сынок его взял и все на пластик сменял! А мебель где? Мебель! Сундук бабкин? Пианино? Ни кресла нету, ни тахты! Где спрашивается? Выкинули! Мне бы лучше предложили взять.

– Кому древняя рухлядь нужна? – возмутилась тетя Маша. – Тахта давно сгнила. Да и кресла уже старыми сюда приехали. Про пианино я уж и не говорю. Нет, я такой хлам к себе в квартиру помещать не согласна!

Но дядю Толю словно какая-то муха укусила.

– Маруся! – топал он ногами на жену. – Живо иди ко мне! Уезжаем! Глаза бы мои на это безобразие не смотрели.

Насилу дядю Толю угомонили. Да и то это случилось лишь после того, как его родной сын – Славка – заявил, что уже успел хряпнуть пятьдесят граммов «беленькой» по случаю праздника и в таком состоянии он ни за что за руль не сядет. И остальные водители транспортных средств тоже уже успели оскоромиться водкой вместе с ним. А потому везти дядю Толю никто не захочет, и папенька, если уж ему пришла такая охота скандалить, может топать до железнодорожной станции на своих двоих или же вызывать такси.

Дядю Толю такая перспектива отнюдь не вдохновила. Такси он не доверял. К тому же денег у дяди Толи обычно при себе не водилось. Даже когда он работал, деньги у него заканчивались еще в день получки. А уж выйдя на пенсию, дядя Толя и вовсе перестал понимать, что и сколько стоит. Тетя Маша поступала проще. Она изымала у мужа пенсию, говоря, что все, что ему нужно, она сама купит.

Был бы дядя Толя помоложе, ушел бы все равно, хоть даже и пешком, но после перенесенного несколько лет назад инфаркта он хоть и восстановился, но ходил еще не так, чтобы очень уж уверенно. И проделать полтора километра до станции пешком ему показалось слишком дорогой платой за свои принципы.

Так что дядя Толя остался, но настроение у него от этой вынужденной меры не только не улучшилось, но еще больше ухудшилось. И это было странно, потому что обычно он был душой компании. Болтал всякую веселую ерунду, сыпал глупыми шуточками направо и налево, но сегодня его словно бы подменили на дядю Колю – его двоюродного брата. Вот тот и в молодости не отличался легким характером, а уж с годами он и вовсе превратился в занудного старого брюзгу, вечно всем недовольного и громогласно оповещающего всех о том, что и трава-то раньше была зеленей, и солнце де светило ярче.

К этой особенности дяди Коли все его родственники давно привыкли и притерпелись. И одного его были еще согласны потерпеть. Но не вдвоем же с дядей Толей! Сегодня дядя Коля помалкивал, а вот дядя Толя был что-то совершенно невыносим. Он бубнил и бубнил, ругался и ругался. Родственники вежливо один раз посоветовали старику заткнуться, второй раз посоветовали, а на третий дядя Толя услышал в свой адрес от подвыпившего младшего поколения следующее.

– Не нравится, вали на… старый пень. Не мешай людям веселиться!

После этого дядя Толя окончательно пошел вразнос.

– Вот она молодежь-то! – завопил он, в бешенстве вскакивая на ноги. – Поглядите на них! Ни черта они не помнят! Вам, собакам, лишь бы рыло залить!

– Дядь Толь, ну чего ты завелся! Праздник же.

– Не праздник это, гнилые ваши души! Не праздник, а день памяти! День великой памяти и скорби о миллионах погибших! Не водку надо жрать с утра пораньше, а поминать бойцов Красной армии! Дедов да прадедов наших! Отца моего! Братьев его! Дядьев! Кого из них вы по именам назвать можете?

Может быть, в словах дяди Толи и была своя правда, но что-то вспомнил он о том, что День Победы – это в первую очередь день не радости, а скорби, лишь после того, как после очередного инфаркта врачи строго-настрого запретили ему употреблять крепкие горячительные напитки.

– Ничего крепче кефира вам нельзя.

– Даже раз в году?

– Никогда!

Так они ему и сказали, навсегда поселив в душе у дяди Толи мрачное отчаяние.

А до того он каждое Девятое мая был шумно, весело и обязательно в стельку пьян. Сам он этого, вероятно, не помнил. Зато помнили другие. И они дяде Толе об этих его фокусах напомнили, что окончательно его расстроило, потому что его жена – тетя Маша – тоже была тут, и ни о каком нарушении сухого закона речи не шло.

Невозможность выпить свою порцию окончательно испортила настроение дяди Толи, который прилюдно плюнул себе под ноги и удалился прочь с видом скорбным и крайне недовольным.

– Ну и пусть катится!

– Старый дурак!

– Надоел со своими поучениями!