Александра Маринина - Мужские игры

– Так то вчера, – рассмеялась Настя. – У меня его уже растащили. Я тебе конфету дам. Не торгуйся, иди.

Через полчаса, когда они выпили по две чашки кофе и прикончили коробку конфет, подаренную Насте кем-то на Рождество, заглянул Миша Доценко. Он, как и все остальные, должен был в конце дня отчитываться перед Мельником о выполнении плана работы на день.

– Иду на очередное свидание с Лазаревой, – сообщил он. – Мельник считает, что мы двигаемся в правильном направлении. Даже похвалил за то, что так быстро ее установили.

– Он уже уверен, что мы вышли «в цвет»? – удивилась Настя.

И было чему удивляться. Виктор Алексеевич Гордеев всегда сомневался, сомневался до самого конца, фактически до приговора суда. А иногда и после него. Может быть, оттого, что проработал в розыске раза в два дольше, чем их новый начальник, и повидал на своем веку соответственно раза в два больше ошибок, допущенных оперативниками и следователями. Колобок был ярым приверженцем отмены смертной казни. Каждый раз, когда он узнавал, что обнаружен истинный виновник преступления, по обвинению в котором уже кого-то посадили, а случалось, что и расстреляли, он терял покой. «Представляю, каково сейчас сыщику, который нашел улики против этого невиновного, – говорил он. – Не дай бог мне или кому-то из вас оказаться на его месте. До самой смерти себе не простите, век будете мучиться». Ну что ж, Барин моложе, более уверен в себе. Может, это и неплохо.

– Какое Лазарева производит впечатление? – спросила она.

– Сложное, – Доценко мягко улыбнулся. – Она очень неглупая девушка, правда, малообразованная, но природный ум, несомненно, есть. И в общении довольно приятная. Но нервы у нее не в порядке, это совершенно точно. Плохо владеет собой. И знаете… – он замялся, – она действительно какая-то романтичная. Я обратил внимание на то, как она одевается. То есть теперь-то понятно, что она одевается в расчете на свидание со мной. Но в первый день, когда я с ней только познакомился, она никуда вечером не собиралась, а выглядела на все сто. Такое впечатление, что она двадцать четыре часа в сутки ждет своего прекрасного принца. Очень ухоженная, холеная, серьги в ушах, маникюр.

– Да, маникюр, – задумчиво пробормотала Настя. – Маникюр нам никак не подходит. С тех пор, как вы мне об этом в первый раз сказали, я все голову ломаю. Все пытаюсь что-то вспомнить… Есть! Вспомнила. – Она облегченно улыбнулась. – Надо же, два дня мучаюсь. Теперь вспомнила. Я в какой-то газете читала рекламное объявление о том, что теперь оказывают новые виды косметических услуг, правда, дорогущие до помрачения рассудка. При помощи специальных приборов быстро наращивают волосы и ногти. Мишенька, бегите к своей неуравновешенной девице, а я постараюсь найти эту рекламу, посмотрю, где проделывают такие фокусы, и попробую выяснить, не числится ли Лазарева среди их клиенток. Если она действительно обращалась к ним после даты обнаружения последнего трупа, то можно считать, что мы молодцы.

Когда за Доценко закрылась дверь, Настя посидела минутку, уставясь невидящими глазами в окно, и негромко добавила:

– А если окажется, что Лазарева к ним не обращалась, тогда все напрасно. Это не она. Знаешь, Юра, оказывается, наука может утешать. Я тут прочитала одну любопытную статью, правда, не знаю, насколько достоверно то, что в ней написано. Якобы существует связь между датой рождения серийного убийцы и датами совершения им преступлений. Серия преступлений – это реализация некоторой программы, заданной от рождения. Программа, как ты понимаешь, должна быть выполнена. Так природа задумала. И программа эта защищена от внешних воздействий. Понимаешь, что это означает?

– Ни черта не понимаю, – пожал плечами Коротков. – Больно мудрено.

– Ничего не мудрено, ты просто соображать ленишься. Если программа защищена от внешних воздействий, то никто не может повлиять на серийного убийцу. То есть его невозможно установить и найти, пока программа не будет выполнена полностью. Его невозможно испугать, убедить или еще каким-то способом удержать от осуществления задуманного. Если мы не ошиблись с Лазаревой, то можно разрабатывать ее не торопясь, она уже никого больше не убьет.

– Конечно, куда ей, – усмехнулся Юра, – с ней же Мишка целыми вечерами гуляет и до дому провожает, пережидая типичное для убийцы время – двадцать три часа.

– Да нет же, не в этом дело. Она больше не будет убивать, потому что программа закончилась. Если бы программа еще действовала, мы бы Лазареву не вычислили.

– Да ну тебя, Аська, – рассердился Коротков. – Неужели ты всерьез в эту муру веришь? Делать тебе нечего, мозги только засоряешь. Помоги лучше план по Баглюку составить.

– Угу, ты за один графин воды будешь теперь меня эксплуатировать целую неделю. Ладно, давай займемся планом.

В вагоне метро было относительно малолюдно, никто не дышал в затылок и не пихал в бок локтем, и Насте даже удалось сесть в уголке. Достав из сумки сборник научных статей в невзрачной бумажной обложке, она снова вернулась к той публикации, которая вызвала неприкрытый скепсис Короткова. На основе изучения серийных убийств ученые делали вывод о том, что чем моложе преступник, тем выше частота криминальных эпизодов. Семь убийств за две недели. Вполне можно говорить о том, что маньяк достаточно молод. И с этой точки зрения двадцатидевятилетняя Анна Лазарева подходит как нельзя лучше. Но есть и другая зависимость: чем старше преступник, тем в большем диапазоне варьируется возраст жертв. У семи потерпевших разброс по возрасту большой, от двадцати семи до сорока девяти лет, и это некоторым образом ставит под сомнение выбор Лазаревой в качестве подозреваемой, преступник должен быть постарше. Надо готовить другие рабочие версии, если окажется, что с баскетболисткой они промахнулись. И одновременно найти возможность встретиться с теми, кто вел научные разработки по серийным убийствам. Может быть, они подскажут…

– …просьба освободить вагоны. Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи. О вещах, оставленных другими пассажирами, сообщайте дежурному по станции.

Настя очнулась и выскочила из вагона. Напоминание о вещах, оставленных другими пассажирами, показалось ей сегодня особенно зловещим. Жизнь давно перестала быть простой и понятной. Раньше она твердо знала: не приводи в дом случайных знакомых и не ходи к ним в гости, не вступай в сомнительные денежные отношения, не имей дела с пьяными, и это поможет тебе уберечься от неприятностей. А теперь от правильного, или, как говорят американцы, безопасного, поведения мало что зависит. В метро или наземном транспорте может взорваться бомба. При переходе улицы на зеленый свет тебя может сбить ошалевший от собственной крутизны пьяный или наглотавшийся таблеток идиот на иномарке. Конечно, маньяки были всегда, и сто лет назад, и пятьсот, и защиты от них не было. Тем они и страшны, что их жертвой может оказаться кто угодно, как бы правильно и «безопасно» себя человек ни вел. Но все-таки одно дело, когда только маньяки, и совсем другое, когда еще и бомбы, и лихачи, и террористы, взрывающие целые дома и захватывающие больницы. Никогда не знаешь, где завтра окажешься и будешь ли жив к вечеру следующего дня. Ты боишься планировать, рассчитывать, и от этого теряешь ощущение перспективы собственной жизни. Ты перестаешь видеть будущее и погружаешься с головой в настоящее, стараясь выжать из него все, что можно, потому что настоящее по крайней мере есть уже сейчас, а будущее еще неизвестно, будет ли.