Инна Тронина - О прошлом приказано забыть

– Мама в Бехтеревке. – Таня наклонила девочку к колонке и пустила воду. – Пока, кстати, с ней неважно – почти год маемся. Началось всё, когда отец погиб. А после смерти Адамчика она и вовсе с катушек слетела. Сначала плакала по ночам, а теперь из неё слова не вытянешь. Нам с Митькой ничего не рассказывает, а сама всё губами шевелит. Только от неё и слышно: «Я во сне ничего не говорила?» Интересно, что она говорить должна? Божена, стой смирно!

Таня вытерла личико и ручки дочери махровым полотенцем. Девочка вертелась, фыркала и пыталась вырваться.

– Это надолго, Фелек. Кому мы её только ни показывали! Все говорят в один голос: реактивная депрессия. Конечно, она в жизни ни дня не работала, жила припеваючи. И вдруг папу забрали, до милиции не довезли. Грузовик в РАФ врезался, и почти всех там – всмятку. Один из ментов инвалидом остался – маму родную не узнаёт.

Татьяна впервые так откровенно говорила с Феликсом о прошлом своей семьи.

– Заболеешь тут, понятно. Только мне не легче – разрывайся между мамой и Боженкой! А нанять человека со стороны Митька не даёт, потому что легавые могут своего подсунуть. Ладно, ступай, а я сейчас всё приготовлю.

И Таня открыла стеклянную дверь на веранду.

– Обменялся любезностями с хозяюшкой? – Дмитрий Стеличек встал с кожаного кресла и протянул другу руку.

Непривычно коротко стриженый, Митя сидел и смотрел вдаль, закинув ноги на журнальный столик. Он был в шортах из белой замши и в футболке с аккуратно пришитой чёрной ленточкой. Рольник уже в который раз заметил, что фигура у Мити отменная, хотя никаким спортом он сейчас не занимается. Аэробику племянник Веталя забросил ещё перед арестом, в восемьдесят четвёртом году.

– Как увижу Таню с Боженой, как и хочется жениться вторично.

– Кто ж мешает? – Дмитрий подтянул к себе второе кресло из мягкой серой кожи. – Танька обещала кофе сварить?

На веранде стоял бельгийский гарнитур для холла – кроме кресел, два дивана и этот самый столик. На нём стояла длинная узкая ваза с нарциссами.

– Я ей сам кофе заказал.

Рольник сел в кресло и сцепил на колене длинные пальцы, тоже усыпанные веснушками.

– Она собиралась меня поить и кормить, но я отказался. Ведь я приехал исключительно для того, чтобы в приватной обстановке кое-что рассказать. Не скрою – я очень встревожен. Когда мы с тобой вытаскивали из зоны Витю Аленицына, даже не представляли, как правильно поступаем…

– А что? – Дмитрий кинул Феликсу пачку «Мальборо». Он знал, что гость любит эту марку. – А в чём дело?

Рольник рассеянно закурил и нарочито аккуратно положил на стол зажигалку.

– Я тебя никогда об этом не спрашивал… Как ты относишься к Оберу?

– Нормально. – Стеличек тоже закурил. – Хорошо, что он жив. Но ещё лучше, если бы он сдох.

– Понятно.

– А что, разве он тебя напрягает? Взаиморасчёты ваши не в порядке, или ещё что-нибудь? Давай, выкладывай.

– Да нет, лично у меня с ним открытых стычек не было. Я тебе позже объясню, почему именно сейчас требуется особая осторожность. По идее, мы с тобой и с ещё несколькими «авторитетами», взятыми в долю, должны нейтрализовать местных наркобарыг, то есть Обера. Мы – люди здешние. Знаем его лучше, чем те, кто обещал хорошо заплатить, и кто вскоре пожалует в Питер. Обер руководит огромным количеством народу, оборотом миллиардных сумм. Да и вообще, ты знаешь, что это за зверь…

– Это я знаю. – Дмитрий придвинулся к Феликсу. – И ты знал об этом давно. Чем он тебе именно сейчас не угодил? Да, Аленицын… Это же Витёк, дядин охранник, который был с ним в «Метрополе» тем вечером… Потом ещё хотел его освободить, взял такси с заложниками. Ты уже с Витьком встретился? Когда он прибыл из Сыктывкара?

– Десятого мая.

– А сейчас у нас двадцатое… Ну и что?

Стеличек, протянув руку к пепельнице. Постучал сигаретой о её край.

– Аленицын клятвенно уверяет, что Обер служит ментам. Привёл массу доказательств, и я счёл их убедительными. К аресту Веталя он прямо причастен…

Потом Рольник говорил долго, мешая домыслы Аленицына со своими собственными. Он мечтал убедить Стеличека в измене Готтхильфа ещё и для того, чтобы тот без колебаний включился в мероприятия по изобличению и наказанию «суки». Откровения горемычного Витька оказались для Феликса ценным подарком. Теперь ребята смогут переступить через страх перед Обером, через уважение к нему; и тот будет уничтожен. Таким образом, откроется «зелёная улица» заграничному конкуренту Обера, имеющему русское происхождение славное кагебешное прошлое. Бывший гражданин СССР Григорий Самосолов, а ныне подданный США Берт Кемп желал сейчас расчистить себе здесь, на выгоднейшем рынке, площадку для высадки.

– По-твоему, и Ювелира Обер сдал? – перебил побледневший Дмитрий.

Он сжимал кулаки на коленях и нервно дёргал щекой.

– Не вызывает сомнения. Ювелир с Аликом Мамедовым, захватив Озирского, поставили Обера под угрозу разоблачения. Филиппа Адольфовича едва не погубили собственные препараты. Каким бы героем ни был Блад, а дрянь эта развязала бы ему язычок. Оберу ничего не оставалось, как отбить своего куратора и тем самым спасти себя. Заодно, конечно, он уничтожил всех, кто был в «баньке», а потом и Ювелира. Позже он прибрал бизнес поверженного врага, потому что сам же выбил все перспективные кадры группировки. Передать дела оказалось некому.

– Я по Ювелиру не плакал, Фелек, и мне глубоко наплевать, кто там его пристрелил. Он ведь очень хотел, чтобы дяди не стало, и добился этого. Кто ему в этом помог, трудно сказать. Такие дела не афишируются. Кроме того, события двухлетней давности не вернёшь, доказательством вины Обера не сделаешь. Надо доказывать именно то, что он убирал наших людей по заданию ментовки. Если же Обер делал это по понятиям, ничего сучьего ему не пришить…

– Ясно, что на Уссера-Ювелира тебе начхать. Но на Веталя!..

– Я повторяю – дядя с Семёном Ильичом были не в лучших отношениях. И альянс с Обером был для Ювелира вполне реальным.

Дмитрий уже забыл, что Татьяна должна принести кофе и минеральную воду – так увлёкся беседой.

– И хватит рыться в могилах, у нас есть дела поважнее. К дядиному аресту были предпосылки и без Обера. Брали его профи с Литейного, лично Каракурт, мой куманёк. Раньше он звался Минцем, а теперь оказался Николаевым. У Захара Сысоевича Горбовского на дядю давно было собрано досье. Копился материал для получения санкции на арест. Потом вся эта история с Павлюкевичем, которого и загасил Аленицын. И ещё стрельба в ресторане… Короче, дядя специально отправил меня в Прибалтику, чтобы я, не дай Бог, не попался. Если Обер что и сделал, так это обеспечил дядино стопроцентное молчание… А, Тата, чем порадуешь?