Энн Перри - Медиум с Саутгемптон-роу

Питт легко слился с толпой рабочих: свойственная ему неряшливость служила отличной маскировкой. Он прислушивался к их забавным замечаниям, к вульгарным, зачастую жестоким шуткам и улавливал в них оттенок отчаяния. И чем дольше полицейский слушал, тем меньше представлял, как Чарльз Войси с его деньгами, привилегиями и лощеными манерами, а теперь еще и с рыцарским титулом сумеет завоевать голос хоть одного из работяг. Ведь Войси защищал все то, что их угнетало и что воспринималось ими – справедливо или ошибочно – как грязная эксплуатация их труда и кража положенных им заработков. И вот это как раз пугало Питта, поскольку он отлично знал, что Войси абсолютно не склонен мечтательно полагаться на удачу.

Толпа уже начала беспокоиться и поговаривать об уходе, когда двуколка – именно двуколка, а не карета – остановилась шагах в двадцати, и Питт увидел, как из экипажа выбралась высокая фигура Войси, которая решительно направилась в сторону собравшихся. Его появление вызвало у Томаса невольную дрожь мрачного предчувствия, словно даже в этой толпе его враг мог узреть его и испепелить пылающей ненавистью своего взгляда.

– Неужели приехали, наконец? – выкрикнул из толпы грубый голос, мгновенно разрушая это наваждение.

– Конечно, я приехал! – повернувшись к рабочим, откликнулся Чарльз, вскинув голову. Он почти весело улыбался и не видел Питта, анонимно затесавшегося в компанию сотни мужчин. – Вы же имеете право голоса, не так ли?

Послышались редкие смешки.

– По крайней мере, он не притворяется, что ему на нас наплевать! – воскликнул кто-то в нескольких метрах слева от Томаса. – Я предпочел бы услышать честное фуфло, а не лживые посулы.

Войси подошел к повозке, которой отвели роль импровизированной трибуны, и легко забрался на нее.

Толпа зашевелилась, сосредотачивая внимание на будущем ораторе, но тихо роптала, явно ожидая возможности высказать неодобрение, возражения и оскорбления. Чарльз, казалось, прибыл в гордом одиночестве, но Питт заметил фигуры двух или трех полицейских, маячившие поодаль, и с полдюжины вновь подошедших мужчин, внимательно обозревающих толпу – крепких парней в неброских серых костюмах, но подвижных и оживленных, совсем не похожих на усталых фабричных рабочих.

– Вы пришли познакомиться со мной, – начал Войси, – поскольку вам любопытно узнать, что я могу сказать, и если вы одобрите мои предложения, то будете голосовать за меня, а не за либерального кандидата мистера Серраколда, чья партия, как вы помните, давно представляла вас в парламенте. И возможно, вы надеялись немного поразвлечься за мой счет.

Громогласный смех прорезала пара презрительных свистов.

– Итак, чего же вы хотите от будущего правительства? – спросил политик, и его следующие слова тут же заглушили ответы рабочих.

– Уменьшения налогов! – взревел кто-то под возмущенный свист.

– Сокращения рабочего дня! Нормальной рабочей недели, не длиннее, чем у вас!

Опять раздались взрывы смеха, но более резкого и сердитого.

– Достойной зарплаты! Приличных домов без протечек! Канализацию!

– Отлично! Так же, как и я, – признал Войси, и его уверенный голос услышали все, хотя он, казалось, не повышал его. – А еще я ратую за то, чтобы каждый желающий работать мужчина получил хорошую работу и каждая женщина тоже. Я ратую за мир, за прибыльную внешнюю торговлю, за уменьшение преступности, за более надежное правосудие, за дисциплинированную неподкупную полицию, за снижение цен на продукты питания, за то, чтобы каждому хватало хлеба, одежды и обуви. А также я люблю хорошую погоду, но…

Остаток его фразы заглушил рев смеха.

– Но вы не поверите мне, если я скажу, что могу разгонять тучи! – дождавшись относительной тишины, закончил Чарльз.

– Не поверим в любом случае! – выкрикнул звонкий голос, поддержанный очередным свистом и одобрительными возгласами.

Войси улыбнулся, но его поза осталась напряженной.

– Однако вы хотите послушать меня, поскольку ради этого и собрались тут. Вам интересно, что я могу сказать, – и вы правы.

На этот раз свиста не последовало. Питт почувствовал, как атмосфера начала меняться, словно гроза миновала, так и не разразившись.

– Верно ли, что большинство из вас трудится на этих фабриках? – Войси сделал широкий жест рукой. – И в этих доках?

По толпе пронесся гул согласия.

– Производите ли вы там товары, отправляемые для продажи по всему миру? – продолжил оратор.

Теперь толпа выразила согласие уже с оттенком раздражения. Собравшиеся не понимали причины его вопросов. А Питт понял, словно он уже слышал эти слова.

– Одежда делается из египетского хлопка? – повысив голос, спросил Войси, пристально следя за лицами и жестами слушателей, пытаясь понять по ним тоскливое или оживленное понимание. – Парчу везут из Персии и по древнему Шелковому пути из Китая и Индии? – продолжил он. – Лен – из Ирландии? Древесину из Африки, а каучук из Бирмы?.. Я мог бы продолжить этот перечень. Но весь он, вероятно, известен вам не хуже, чем мне. Все эти материалы производятся в нашей славной Империи. Именно поэтому мы являемся величайшей торговой страной в мире, именно поэтому Британия правит на морях, четверть обитателей Земли говорят на нашем языке, а королевские войска охраняют мир на суше и на море по всему земному шару.

Шум, поднявшийся после этого высказывания, имел другую окраску: в нем слышались оттенки гордости, гнева и любопытства. Некоторые выпрямились и расправили плечи. Питт быстро переместился за чью-то спину, уклонившись от блуждающего взгляда Войси.

– И это не просто мирская слава, – воодушевленно продолжал ораторствовать политик, – это крыша над вашими головами и пища на вашем столе.

– Но как насчет сокращения рабочего дня? – крикнул рослый рыжеволосый рабочий.

– Если мы потеряем Империю, то с чем вы будете работать? – парировал Чарльз. – Где мы будем покупать сырье и что продавать?

– Никто и не собирается терять Империю! – с насмешкой бросил ему рыжеволосый. – Даже социалисты не настолько безумны!

– Господин Гладстон готов потерять ее, – ответил Войси. – Разбазаривая по кускам! Сначала Ирландию, потом, возможно, Шотландию и Уэльс. А потом, кто знает, возможно, и Индию? Не будет больше ни пеньки, ни джута, ни красного дерева и каучука из Бирмы. А следом пропадет и Африка, отколется Египет… Если он готов потерять Ирландию у себя под носом, то почему не отказаться от всех владений?

После внезапной молчаливой паузы раздался громкий смех, но не веселый, а напряженный и резкий, скрывающий сомнение и, возможно, даже страх.

Томас взглянул на ближайших к нему мужчин. Все они неотрывно смотрели на Войси.