Татьяна Степанова - Часы, идущие назад

– Да жалко его, Мария Вадимовна, Маша, у меня сердце болит! Парень вежливый, безобидный. За месяц вперед мне за комнаты заплатил, – пьяная Маргоша начала рыдать в голос. – Убииииилиии! Вот людиииии… Скотыыыыы.

– Успокойтесь, пожалуйста, – увещевал ее капитан полиции. – Комнаты его можно осмотреть?

– Капитан Первоцветов? – окликнул его полковник Гущин.

Вся троица уставилась на них с Катей. Гущин официально представился.

– Ох, хорошо, что вы приехали! – Лицо капитана Первоцветова выразило облегчение. – Из Главка помощь. Нам помощь здесь так нужна!

– Еще менты? А пошли вы… – Маргоша всхлипывала, давилась рыданиями.

– Фотограф Нилов у вас снимал жилье? – сердито спросил полковник Гущин.

– Ну, снимал. Что, нельзя, что ли?

– Можно. Как давно он у вас поселился?

– Три… Нет, три с половиной месяца. Летом приехал.

– Кто его убил? – спросила пожилая нарядная дама. – Я соседка, живу в конце улицы. У меня здесь дачка. Меня зовут Молотова Мария Вадимовна. Маргарита – моя давняя знакомая. А квартиранта ее я видела лишь мельком, редко. Он в городе работал, в фотоателье.

– Мы занимаемся расследованием убийства, – вежливо ответил ей полковник Гущин. – Велосипед у вашего квартиранта имелся?

– Имелся, – Маргоша все пьяно плакала. – С собой его привез. Из Москвы.

– Он московский?

Пьяная не ответила, лишь зарыдала сильнее.

– Он до Горьевска вроде как жил и работал в столице, – ответил капитан Первоцветов. – Но это еще предстоит выяснить. Сейчас сотрудники приедут, надо провести обыск в его жилище. Нам нужен его паспорт. Для официальной идентификации. Там, на месте убийства, при нем ведь никаких документов не оказалось.

– Вы когда его видели в последний раз, Маргарита? – спросил Гущин.

– Вчера.

– Когда точно? Днем, утром, вечером?

– Утром он ушел, как обычно, уехал на велосипеде на работу. Вернулся к вечеру. Повозился, повозился и снова отчалил на велосипеде. Стемнело уж.

– Он у вас инструменты не брал?

– Инструменты? А, это… От мужа разный хлам остался, он сам что-то выбрал в чулане.

– Он уехал поздно вечером на велосипеде и взял с собой инструменты? Дрель, да? Долото?

– Да не знаю я! Я спать уже ложилась.

– Можно взглянуть на его комнату?

Марго, пошатываясь, двинулась к дому, они за ней. Нарядная дама осталась у калитки, глядела им вслед.

В доме пахло перегаром, пылью и нестираной одеждой. Но сам дом оказался просторным – некогда обжитым, но сейчас крайне запущенным и грязным. Катю поразила одна деталь: на комоде стояло множество фотографий в изящных рамках в окружении вазочек с засохшими цветами. Все это не вязалось с остальной разрухой и бедностью – эти стильные дорогие рамки из дизайнерского магазина и эти вазочки, столь же стильные, дизайнерские, недешевые. Среди засохших цветов Катя увидела даже орхидеи, упакованные в пластиковые коробочки. Пластик давно помутнел, орхидеи скукожились. Но сам вид этих дорогих цветов в этой халупе…

Впрочем, вид двух комнаток, которые снимал фотограф Нилов, оказался гораздо приятнее. Собственный вход со двора, как на дачах – что-то вроде прихожей, в которой одежда и две большие спортивные сумки. Много мужской обуви. Жилая комната чистая, убранная, пол подметен. Деревянная кровать, на ней новый матрас из ИКЕА и чистое постельное белье оттуда же. Небольшой телевизор, кофеварка на столе, электрическая плитка, пакеты с соком. И на старом диване – сумки, чехлы с фотоаппаратурой.

– Это все его добро? – спросил Гущин.

– С собой привез, – домохозяйка Маргоша всхлипнула. – Тихий, как мышонок, был. Запрется и что-то там на компьютере себе гоношит.

Катя увидела на столе рядом с кофеваркой ноутбук.

– Здесь надо тщательно все осмотреть, – сказал Гущин капитану Первоцветову.

– Я позвонил, они уже едут.

И действительно, у дома остановилась еще одна полицейская машина. Из нее вышли оперативник и тот самый эксперт, что работал на месте убийства в доме.

Гущин ни до чего в комнатах фотографа дотрагиваться не стал. Казалось, его интересовало сейчас нечто совсем иное.

– Кто тело обнаружил? – спросил он.

– Братья Шишины.

– Бомжи, что ли?

– Дети. Старшему десять лет, младшему восемь, – вздохнул Первоцветов. – Я с ними разговаривал. Они шастали возле дома, у реки. Понесло их к этому самому дому. Зачем – сказать не могут. Сказали лишь – дверь была открыта, они зашли, а он там. Мертвый. Дети сильно испугались.

– Вы раньше никогда не работали в уголовном розыске, капитан?

– Нет. Я семь лет проработал в банке. А потом поступил в полицию, в отдел по борьбе с экономическими преступлениями. Финансы и аудит, компьютерные базы. Я здесь, в городе, всего третий месяц.

– Но Дом у реки уже знаете.

Капитан глянул на Гущина. В глазах у него, как и у бывалого пропитого толстяка-профи, появилось странное, очень странное выражение, которое невозможно описать словами, можно лишь подивиться.

– Это здешняя достопримечательность.

– Давайте вернемся туда, еще раз осмотрим эту вашу достопримечательность, – предложил ему Гущин. – Здесь с обыском и осмотром ваши подчиненные и без нас справятся.

Они все втроем погрузились в машину Гущина. Пьяница-домохозяйка осталась в доме с прибывшими полицейскими. А вот нарядная дама по имени Мария Вадимовна Молотова проводила их долгим любопытным взглядом. Затем она ловко угнездилась на водительском сиденье своей иномарки, завела мотор и сказала что-то ожидавшему ее юному красавцу.

Серебристая иномарка развернулась и поехала в конец улицы Труда, скрылась за поворотом.

Тело фотографа Нилова уже погрузили в пластиковом мешке в «Скорую», но черная кровавая лужа осталась. Кате, когда они снова вошли в Дом у реки, показалось даже, что лужа увеличилась в размерах, стала больше. Но это, конечно, был оптический обман. Уже стемнело, и внутри дома катастрофически не хватало света. Два мощных фонаря в руках полицейских не могли прогнать тьму, которая гнездилась в углах и почти осязаемо наполняла собой анфиладу комнат.

Полковник Гущин спросил капитана Первоцветова, как звали фотографа Нилова.

– Денис, – ответил тот, не отводя взгляда от желтого круга света полицейского фонаря, что скользил по замусоренному полу.

Полковник Гущин взял у полицейского фонарь и, направив его в сторону темной анфилады, прошел в глубь дома. Катя следовала за ним как тень. Она видела: Гущин на чем-то сосредоточен и никак не может выбросить это из головы.

– Остатки голландкой печки, – объявил он вдруг, направляя свет в угол одной из комнат.

Катя увидела серую, покрытую паутиной и выщерблинами трубу, утопленную в стене. Угол загромождала груда битого кирпича, и среди кирпича белели осколки кафельной плитки.