Петр Ингвин - Просто фантастика. Рассказы

– Добрый князь, мой сын не заразен, я не стала такой же! – Шатунья, как смогла, закрыла ребенка собой. – Пощадите!

Ее глаза не косили, нос был с едва заметной горбинкой, тонкие пальцы гладили сальные патлы уродца.

Князь не шелохнулся.

– Нельзя оставлять! – крикнули из толпы. – Сжечь обоих!

«Даун», – всплыло у Энта нужное слово. Так их звали – непохожих на прочих, с пустым взглядом и вечной улыбкой младенца. Надежды шатуньи не оправдаются. Могут оправдаться, если произойдет чудо, но ненадолго. Однажды ночью кто-то не вытерпит и восстановит порядок.

Женщина всхлипнула. Слезы прочертили на щеках светлые дорожки.

– Я встречал таких, – бросил Энт в повисшую тишину. – Может быть, и меня сжечь? Рыжий тоже знает, что к чему, вот и думайте: привел бы он домой смерть?

То, что об этом знал и князь, лучше не упоминать, но кому надо, тот услышал. Их осталось трое из стариков, умеющих выживать. Энт, Рыжий и князь.

Стариков? Слегка за тридцать. В новом мире редко доживали до сорока. Естественный отбор безупречно срабатывал в их племени, откуда до плодородных земель было как до Луны, а неядовитые колодцы можно по пальцам пересчитать.

Энт поймал взгляд шатуньи – благодарный и умоляющий. Энт отвернулся. Женщина видела в нем защитника. Она ошиблась. Он за справедливость, но не против князя.

Князь по-звериному втягивал воздух и молчал. Избавляться от выродка бессмысленно, рабыня превратится в лютого врага или в безжизненную аморфную массу, это понятно любому.

– Он не будет обузой, – тихо заговорила женщина. – Нам хватит самой малости. Я отработаю. Он добрый, ласковый, терпеливый. Подрастет – тоже будет работать, а пока сможет развлекать. Он поет и танцует…

Энт покачал головой: зря она. Пока уродца не видят, есть хоть какая-то надежда. Если же вывести перед всеми…

– Я решил, – объявил князь.

Лицо женщины побелело, руки опустились.

– Первую неделю шатунья живет у меня, потом по жребию. Днем будет готовить для стражи, первой пробовать и разносить на посты.

В другой ситуации Энт непременно кивнул бы. Хороший ход. Там, где завистливый ближний подложит свинью, зависимый сделает на совесть. Князь со своей сворой от вынесенного приговора выиграют. А женщина? Для нее решение князя не милость, не уступка, это каторга – жуткая, изнурительная, бесконечная. На постах скучно, чужаки незаметно не подберутся, им неоткуда взяться – племена сидят на источниках воды, а до ближайшего, в Лесных Землях, трое суток пути. Только если одиночки-шатуны забредут, из тех, что совсем жизнью не дорожат.

– Выродка поселим в одной из клеток, ключи будут у ловцов. – Князь перевел взгляд на шатунью. – После работы можешь навещать, убирать и кормить.

«После работы». Ни Энт, ни прочие ловцы не поднимут задницы, чтобы переться к расположенным на окраине клеткам со скотом и добычей бесплатно. Отработка станет постоянной, кошмар – нескончаемым.

А шатунья… улыбалась. Энт вздрогнул и протер глаза. Не привиделось. Спятила? Не понимает?!

Женщина понимала все. Она смотрела на спасенного ребенка. На ее умиротворенном лице сияла счастливая неземная улыбка.

Энт не понял, почему задрожали руки, защипало в носу, а в горле возник странный ком.

Уснуть не получалось. В голову надоедливыми насекомыми лезли ненужные и даже опасные мысли. Главный вопрос в любом деле – «поможет ли это выжить?» Утвердительный ответ снимал ответственность и устранял угрызения совести. Шатунья в систему не вписывалась. Энту не давала покоя улыбка на обращенном к сыну-уроду лице. Стоило прикрыть веки, и выражение мадонны, со вселенской любовью глядящей на божье дитя, как наваждение вспыхивало перед глазами.

В мире после катастрофы желания просты: выжить и, если повезет, продолжить род. «Женщина – вещь, слабак – еда, больной – беда» – главный закон выживания. Каким-то чудом шатунья с ребенком оставили естественный отбор в дураках. Опыт ловца говорил: сила не в том, что выглядит силой, сила – то, что побеждает. Энт ворочался на постели из тряпья, глядел сквозь сгущенный сумрак на стены из фанеры и раз за разом задавал себе вопрос из прошлой жизни, когда его звали Антон, а люди не ели людей: «В чем сила, брат?» Девиз нового мира – «Каждый за себя», но тысячи подтверждений перечеркивались одной улыбкой самопожертвования. И что теперь делать, если прозрение отменяло смысл прежней жизни? Ответ лежал на поверхности. Энт поднялся, собрал все ценное и выскользнул из лачуги.

Перед вагоном дремал стражник. Энт потряс его за плечо. Нельзя убивать спящего, он обязательно вскрикнет.

Нож привычно и легко вошел в сердце. Труп остался приваленным к стенке, для окружающих страж продолжал нести службу. За сдвинутой завесой ковра слышались два дыхания. Оба ровные. Перешагнув растяжки и простенькую для опытного ловца западню, заголенищным тесаком Энт полоснул князя по шее.

От хрипа и бульканья лежавшая рядом шатунья проснулась. Энт зажал ей рот.

– Ты шла в Лесные Земли? – тихо спросил он.

Испуганные глаза над ладонью медленно моргнули.

Новый день они встретили в степи. В сиянии рассветных лучей Энт любовался поджарой фигурой спутницы. Губами. Родинкой на виске. Суровым взглядом. А перед глазами стояла улыбка – полная любви в момент, когда другие кричали бы от ужаса.

Женщину звали Мия.

– Папа? – ударил по ушам чуть хрипловатый детский голос.

Энт вздрогнул, взгляд метнулся к источнику звука, но сбился, будто подстреленный. Пересилить себя не удалось. Ребенок внушал отвращение на уровне инстинктов.

– Помолчи, милый. – Мия опустила глаза. – Этот хороший дядя отведет нас в Лесные Земли.

Хороший дядя?!

«В чем сила, брат?» – вновь всплыло в мозгу.

Голова повернулась почти со скрежетом – он все же заставил себя посмотреть на ковылявшего рядом коротконогого уродца.

Маленькие глазки в мерзких складках. Открытый рот. Жуткая плоская переносица. Энта передернуло.

И вновь: пухлые губы. Родинка. Но главное – улыбка, о которой не забыть. До вчерашнего дня Энт представить не мог, насколько самоотверженной бывает любовь. Он просто не знал любви – настоящей. Если все получится, и Мия будет так же сильно любить пусть не его самого, но хотя бы их будущих детей… Этого достаточно для счастья. И тогда…

Тогда, возможно, и он научится любить.

Энт остановился. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло.

Мия с сыном повернулись к нему. На этот раз взгляд Энта не отскочил, а протянутая рука приняла в себя маленькую ладонь.

Ничего страшного. Просто рука ребенка – теплая, почти невесомая, беззащитная.

Просто. Рука. Ребенка.

«В чем сила, брат?»

Энт крепче сжал руку мальчишки.

– Мама не права. – Он помедлил и твердо завершил: – Папа.