Акоп Паронян - Высокочтимые попрошайки

— Это хорошо, — сказал он врачу, — что ты пришёл сюда: вот уже несколько дней мне как-то не по себе.

— На что жалуетесь? — спросил врач.

— Тяжесть какую-то чувствую.

— В каком месте?

— В каком месте?..

— Да.

— В нутре.

— Как у вас с аппетитом?

— Хорошо.

— Пищу перевариваете быстро?

— Перевариваю.

— По ночам спите спокойно?

— Спокойно, но вот в нутре какая-то тяжесть.

— Голова побаливает?

— Да.

— И время от времени слабеете?

— Да, слабею.

— Иногда вас знобит?

— Да, да, знобит… — И в сторону — Сроду меня не знобило.

— А после озноба — жар?

— Жар какой-то.

— А после жара — пот?

— Пот какой-то.

— По утрам во рту горько?

— Во рту горько.

— Ясно. Ничего особенного, пройдёт. Вы просто простудились.

— Я тоже так думаю, я простыл.

— Многие врачи простуду путают с другими заболеваниями, прописывают лекарства не от неё, и больной получает ещё какую-нибудь болезнь.

— Это хорошо, что ты не путаешь, дай мне твои лекарства, чтобы я ещё чем-нибудь не заболел.

Врач вытащил из кармана не то записную книжку, не то блокнот, вырвал лист бумаги и, написав на нём несколько слов, протянул Абисогому-аге, говоря:

— Это микстура, вроде розовой водички, будете пить через час по кофейной чашке. Горьковата, зато целительна.

— Очень хорошо.

— Забыл спросить: а какой у вас стул?

— Стул?.. Я же на диване сижу?!

— А!.. По утрам выходите? — спросил доктор, выразив свою мысль другими словами.

— Два дня прошло, как я здесь, и ни разу не смог.

— Правда?

— Зачем мне неправду говорить?

— Что ж, пропишу ещё одно лекарство.

Врач выписал рецепт и отдал его пациенту.

— Сперва примете вот это лекарство, — сказал врач, — чтобы завтра утром вы смогли… А потом и микстуру выпьете.

— Значит, выпью это твоё лекарство и завтра утром схожу?

— Да, обязательно.

— Вот это я понимаю! Но… а вдруг завтра опять гости придут и опять разговорятся?

— Гости не помеха.

— Как не помеха? Уж второй день выйти не дают — сидят, трещат часами. Но завтра утром я во что бы то ни стало выйду, схожу снимусь…

Врач, сделав паузу, попытался выразиться ещё яснее:

— Я говорю, желудок у вас — как?

— Как у каждого, обыкновенный.

— Твёрдый?

— Кто его знает? По правде говоря, никогда у меня не было интереса узнать, твёрдый он или нет. Что за охота пустяками заниматься?

— Ну, хорошо, отлично! — встряхнулся врач, отчаявшись добиться ответа на свой вопрос. — Завтра утром приду навещу вашу милость.

— Можно.

— До свиданья, не огорчайтесь, примете несколько раз мои лекарства, и ваш недуг пройдёт.

— Спасибо.

Врач взял шляпу и уже уходил, когда Абисогом-ага сказал:

— Не забудь, что написать обещался…

Врач стал вспоминать и, вспомнив, ответил:

— Да, да, я должен написать о вас в газете… До свиданья.

Как только врач вышел, Абисогом-ага заговорил сам с собой:

«Я боялся, как бы он вдруг не понял, что я не болен. Ведь тогда весь город узнал бы, что я притворился больным. Однако ж я зря боялся, ведь он не только не понял, что я здоров, но ещё и сказал, что от двух-трёх ложек его лекарств болезнь пройдёт… Эх, лекари, лекари! Выходит, вы тоже ничего не смыслите в наших болезнях, и бабушка моя неспроста, когда болела, даже видеть вас не желала. Я здоров, господин доктор, здоров! Просто для того, чтоб имя моё напечатали и в других здешних газетах, взял и заболел».

Это последнее признание показалось Абисогому-аге своего рода дуростью, и он для успокоения совести добавил: «Чего доброго, со стороны могут подумать, что я и в самом деле не болен… Но ведь сколько уж дней мне и впрямь чего-то всё неможется, ни есть не могу, ни спать, вот и кашель какой-то напал, всю ночь мучал…»

О честолюбие! Значит, это правда, что подчас ты из умных делаешь дураков, а из дураков — умных?!

Чтобы немного перекусить, Абисогом-ага спустился вниз, но там он увидел нескольких, вероятно только что пришедших, визитёров и незаметно выскочил на улицу, иначе ему пришлось бы принять и этих посетителей, и тех, что пришли бы после, и тогда у него вовсе не было бы времени ни есть, ни спать…

Ещё до приезда в Константинополь, Абисогом-ага знал, что в Пера есть французский ресторан, куда ходят обедать преимущественно важные персоны, и поэтому, выйдя из дому, он решил прямо направиться в упомянутое заведение.

Едва он сделал несколько шагов, как перед ним вырос худой, лет пятидесяти человек в потрёпанном сюртуке.

— Сдаётся мне, что вы и есть Абисогом-ага? — сказал худой человек.

— Да.

— Не уделите ли мне несколько минут вашего времени?

— Да…

— Я, видите ли, издал ряд учебников, во многом изложенных мной в новом духе, и вот приблизительно штук сто из них, разумеется, сто экземпляров, я хотел бы предложить вам… Простите, что дерзаю… Однако до дерзости этой нас довела нация, которая не поддерживает своих преподавателей и позволяет им влачить жалкое существование. Ах, если мне не удастся сегодня же сбыть свои учебники, проклятый типограф бросит меня в тюрьму. Я ещё не расплатился ни за бумагу, ни за печать, и он грозится…

— Для чего мне учебники?

— Ну, подарите вашим друзьям, родственникам. Умоляю вас, уважьте мою просьбу, по шести пиастров это составит шестьсот пиастров, а такая сумма для вас ведь сущие пустяки.

— В какую сторону идти к французскому ресторану?

— Идти прямо. С удовольствием провожу вас туда.

— Буду благодарен.

— Как раз и побеседуем… У нас, ваша милость, преподавателей, можно сказать, ни в грош не ставят. Между тем, будучи слугами нации, они одновременно и отцы её. Это благодаря им она идёт вперёд и развивается. Но кто учитывает это? Никто!.. Да, тяжела у нас участь преподавателя. Сегодня определили его на должность, и он рад, счастлив, а через несколько дней, глядь, выпроводили из школы. Причина: попечителю поклонился не в пояс. Прослужи он несколько месяцев, не получая денег, и попроси потом в один прекрасный день хотя бы часть причитающегося ему жалованья, — его уволят. Причина: требовал денег… То и дело его ещё и попрекают куском хлеба: «Дармоеды! Сидите у нас на шее! Живёте на деньги нации!» Ах, Абисогом-ага, дорогой мой, нет, вы не знаете, как бедствуют преподаватели Константинополя! Наша бедность достигла своего апогея… Вот вы и выслушали меня, и я думаю, что после всего сказанного вы не откажетесь купить сто экземпляров моих учебников.

— Этот ресторан очень далеко?

— Нет, уже близко… Но в таком положении здесь не только преподаватели; а наши авторы, редактора, типографы, книготорговцы, все те, кто кормится печатным словом, разве они не так же нищенствуют?! Трубим о прогрессе, а сами идём назад, славословим свет, а сами идём во тьму, призываем идти направо, а сами идём налево, говорим о будущем, а сами идём в прошлое… О, когда же мы перестанем принимать слова за дела!