Паул Путниньш - Приглашение на порку

С кнутом в руке входит Бренцис.

БРЕНЦИС. Тихо так у вас, думал, нет никого… Вечер добрый!

КАРЛИС. Добрый, добрый, сосед!

БРЕНЦИС. Ну, что делать — то будем? Аж, не слыхали еще новости? Аль Эрнест не приехал еще?

КАРЛИС. Не приехал.

БРЕНЦИС. Господи помилуй! Так вы аж ничяго да не знаете! Эрнест значь, при монополе засиделся! Кабак уж битком после сегодняшней проповеди! (С лукавой улыбкой.) Ничего не изменили выступления этой новой власти — бить бутылки с водкой да добро в канаву сливать… Как всё опять на полке, мужиков у стойки, иголке негде упасть…

КАРЛИС. Так что за новость! Что драгуны опять в поместье?

БРЕНЦИС. Драгуны тоже. Но они будут сидеть смирно, так как «наш барон Набихт… защиту людей нашей волости, перед грозной справедливой карательной экспедицией посланной ее Императорским Величеством Николаем вторым, взял на себя» — точь в точь — как преподобный Таупер с кафедры сказал. (С хитрецой.) Да… но на защиту от барона смогут надеяться только те, кто следующее или после следующее воскресение на церковной площади добровольно отведают легкую… порку… Именно так. Да, ну… Если только легкую… то ведь ничего страшного… не так ли?

КАРЛИС. Что? Ты слышала, Маргарита! Добрый наш барон! Значит, всех нас драть да добивать как скотину!

БРЕНЦИС. Зачем убивать! Да нет! Совсем легкая порка! Три прутья. Да то немоченые! Да только по пять ударов каждой! Да не сильно! Все это святой отец по несколько раз повторил! Да что страшного ежели только это! Мальчишками, когда были, покрепче доставалось! Разве людьми не стали? Да всем порка и не светит. Тем только, кто на прошлой Троице не послушались барона, кода тот велел расходится а остались да слушали подстрекателя — зосиалиста. Еву, мою сводную сестру тоже — придется уж вести воскресенье — к причастию и к розгам… Что совала нос, куда не следует! Что барона не слушалась! Да можно бы было слукавить — что не помню, — была там, не была… да только Таупер настрого предупредил — списки есть. Господам все известно! Ежели мягкой поркой отделаться не хотим, что барон дарит нам в своем великосердечии, как знак примирения, то защиту свою он снимает насовсем и за всё дальнейшее не вручается! (Акцентирует.) Драгунам дан приказ после сжечь дома непокорных! Боже упаси! Тогда лучше уж хоть две такие порки! Хоть при всем частном народе! Ну, с Богом! Так только, мимо ехал, остановился, узнать, известны ли новости соседям… (Замялся.) Так… из вашего дома был кто тогда в церкви? Не припомнишь ведь так всего… Так уж лучше лишнего на этот раз получить, чем не получить коли заслужил. Я бы и сам мог в это дело влипнуть! Так на ту Троицу как раз свинья подохла. Что же делать! Хоть кожа да мыло! Так и делал неугодное Богу дело, а Бог меня еще от порки спасает! А Лиза ведь без Бога никак не может, поехала, оставила меня с дохлятиной, и на тебе — розгочкой по попочке… Ну, с Богом!

Бренцис ушел. В комнате царит гнетущая тишина. Лиина все еще прильнула к матери. Отец смотрит в сторону. Из соседней комнаты выходит Эдуард.

ЭДУАРД. Ты только посмотри, какие благороднейшие планы родил наш «добрый господин»… «Защита людей своей волости»… Воистину человечно! Розгочкой по попочке пред всей волостью, на виду всех и богатых и бедных! Да по собственной горячей просьбе! Хороший господин! Хороший план. Каждый самовольно идет со спущенными штанами… чтобы добрый господин каждому свое всемилостиво отмерил. (Через минуту.) Боюсь только, воскресение господин наш один одинешенек будет сидеть пред церковью в ожидании своего униженного народа.

КАРЛИС. Так не говори, сынок, так не говори. От покорности так легко не избавится. Как позор она въелась она в кости латышского крестьянина!

МАРГАРИТА. Разве показная покорность это не хитрость задавленного крестьянина?

Входит Эрнест — он только что приехал.

ЭРНЕСТ. Добрый вечер. (Через минутку Эдуарду.) Ты, брат, тут так вольно гуляешь, как на балу. Так знай, что в поместье опять драгуны. Все наживем себе неприятности…

ЭДУАРД (с насмешкой) Барон же людей своих взял под свою защиту!

ЭРНЕСТ. Так знаете уже?

КАРЛИС. Бренцис заходил.

ЭРНЕСТ (через минутку) . Уже тогда говорил я: добром всё это не кончится.

ЭДУАРД. Почему же? Помолимся, все хором, чтоб господин сжалился и так легенько прутиком по попоче…

ЭРНЕСТ (не сдержался) . Замолчи — не то вышвырну за дверь как котенка…

КАРЛИС. Эрнест!

ЭРНЕСТ (Эдуарду) . Ты только издеваешься. А кто нас в этот стыд и срам втолкнул? Вы — воздушных замков строители! Эта была ваша революция!

КАРЛИС. Наша революция, сын!

ЭРНЕСТ. Наша… Что же она нам дала? Обещала только. (Немного успокоился.) До конца надо было все продумать, перед тем как начать! Теперь захлебнулись горячими щами!

ЭДУАРД. Дала бы революция пользу — ты был бы самим первым в очереди!

ЭРНЕСТ. Я беру только то, что есть мое. А мое то, что вот этими руками наработано. Это ты отец можешь подтвердить — дом то все еще на твое имя записан.

КАРЛИС. Да будет, будет и на твое…

ЭРНЕСТ. Да не про то я, отец. Я работы не боюсь — не в своем ни в чужом доме. Работать, слава Богу, ты нас научил! Но жить тоже хочется! Жить! Без страха что ни за то ни про что тебе пулю в затылок могут пустить… иль на дыбы вздернуть… Жить! Вы понимаете! И сыновья мои малые жить хотят! И жена моя! Каждый живой жить хочет! (На Эдуарда.) Вы всю эту мерзость на волю выпустили! А сами в леса попрятались! А кто теперь страдает? Люд простой, кто нормальной жизни — жить да работать хочет!

ЭДУАРД (как бы спокойно) . Рабская соглашательская душонка! Так тебе и надо, что революция разворотила твою спокойную жизнь. Надеялись вытрясти рабский дух, пробудить жажду свободы! Не тут то было! Времени не хватило, чтобы пробиться сквозь ваши закостенелые за века рабской жизни лбы! (Распрямился.) Да, мерзость! Мерзость, как ты выразился, выпущена! Чтобы все её видели, хорошенько осмотрели и никогда больше не забыли! И ты тоже, мой миролюбивый брат! (Маргарите.) Почему ты не говоришь ни слова, мать! Ты, кто учила нас всегда быть честными, гордыми, свободолюбивыми!

МАРГАРИТА (все крепче прижимая к себе Лиину) . Я родила вас. И я хочу, чтобы вы были живы! Это главное! Не забудь это никогда, Эдуард! И лишь потом горды и свободны!

ЭРНЕСТ. Живы, живы!

ЭДУАРД. Живы, хоть и рабы? Ну, уж, извольте!

МАРГАРИТА. Раб может стать опять свободным, а мертвый живым никогда!