Артур Миллер - Осколки

СИЛЬВИЯ: Но… это значит… с этого момента… если еврей выходит из дома на улицу, его тут же схватят?

ХЬЮМАН: Я же сказал вам: это скоро кончится.

СИЛЬВИЯ: (с тайным, диковатым, страстным упорством) . Но что же они с ними делают?

ХЬЮМАН: Не знаю! Все! Я перепробовал все средства! И не в состоянии вам помочь!

СИЛЬВИЯ: Но почему же они не убегают и не покидают страну! Что с этими людьми? (Кричит.) Это же катастрофа! Они избивают маленьких детей! А что если они станут убивать их! И где же Рузвельт? Где Англия? Надо же что-то делать, пока они не истребили всех нас!

Она перекидывает ноги через край кровати, делает шаг от постели в истерическом стремлении дойти до Хьюмана и до той силы, которую она в нем ощущает. Сильвия рухнула на пол прежде, чем он успел подхватить ее. Хьюман кладет ее на постель, пытаясь вывести из бессознательного состояния.

ХЬЮМАН: Сильвия! Сильвия!

Входит Гельбург.

ГЕЛЬБУРГ: Что случилось?

ХЬЮМАН: Намочите скорее полотенце холодной водой.

ГЕЛЬБУРГ: Что же случилось?

ХЬЮМАН: Ну, давайте же, черт побери!

Гельбург выбегает.

Сильвия! Посмотрите на меня, откройте глаза…

Быстро входит Гельбург с полотенцем в руках, отдает его Хьюману, который прикладывает полотенце ко лбу Сильвии.

Ну, вот, уже лучше. Как вы себя чувствуете, вы можете говорить? Хотите есть? Давайте.

Он помогает ей сесть, она оглядывается, потом смотрит на Гельбурга.

ГЕЛЬБУРГ: (Хьюману) . Это она вам позвонила?

ХЬЮМАН: (медлит, рассержено) . Честно говоря, нет.

ГЕЛЬБУРГ: Тогда что вы здесь делаете?

ХЬЮМАН: Я просто заглянул, потому что беспокоился за нее.

ГЕЛЬБУРГ: Вы беспокоились. А почему, собственно?

ХЬЮМАН: (в нем закипает гнев) . Потому что она отчаянно тоскует по любви.

ГЕЛЬБУРГ: (удивлен, застигнут врасплох) . Да что вы!

ХЬЮМАН: Да, вот это самое! (Ей) . А теперь попробуйте подвигать ногами. Давайте, пробуйте.

Сильвия пытается. Безуспешно.

Если я вам потребуюсь, я — дома. Можете позвонить мне в любое время. Завтра мы опять поговорим. Доброй ночи.

СИЛЬВИЯ: (испуганно, тихо) . Доброй ночи.

Хьюман бросает на Гельбурга быстрый гневный взгляд и уходит.

ГЕЛЬБУРГ: (старается вернуть свое реноме) . Что этот тип себе позволяет: командует тут мной! Завтра я вызову кого-нибудь другого. Дорога на Джерси кажется мне день ото дня все длиннее и длиннее. Я совершенно измучен.

СИЛЬВИЯ: А я чуть было снова не начала ходить.

ГЕЛЬБУРГ: То есть как?

СИЛЬВИЯ: На одну минуту. Не знаю, как это произошло, у меня словно опять вдруг появились силы.

ГЕЛЬБУРГ: Ну, я же знал, я же тебе сказал: ты сможешь. Давай, попытайся еще раз.

СИЛЬВИЯ: (пытается поднять ноги) . А теперь не могу.

ГЕЛЬБУРГ: Ну, почему же? Давай, это же здорово… (Он протягивает к ней руки) .

СИЛЬВИЯ: Послушай, Филипп… я не хочу никого другого, я хочу Хьюмана.

ГЕЛЬБУРГ: (с витиеватой усмешкой) . Да что он может? Ты до сих пор лежишь, вытянув лапки.

СИЛЬВИЯ: Он помог мне встать. Не знаю как. Я просто чувствую, что он мне поможет опять встать на ноги.

ГЕЛЬБУРГ: И почему это обязательно должен быть он?

СИЛЬВИЯ: Потому что я хочу с ним говорить. Я хочу его! (Взрыв) . И я не намерена больше это обсуждать.

ГЕЛЬБУРГ: Посмотрим.

СИЛЬВИЯ: Нет, не посмотрим!

ГЕЛЬБУРГ: Как ты вообще разговариваешь?

СИЛЬВИЯ: (дрожа, не владея собой) . Я разговариваю, как разговаривает еврейка!

ГЕЛЬБУРГ: Еврейка? Что это, собственно, значит? Ты что, с ума сошла?

СИЛЬВИЯ: Не говори, что я сошла с ума, Филипп. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Они бьют стекла и избивают детей. Об этом я говорю! (Кричит на Гельбурга) . Об этом, Филипп!

В смятении охватывает голову руками. Обескураженный и испуганны, он стоит, словно аршин проглотил.

ГЕЛЬБУРГ: Что значит «избивают детей»?

СИЛЬВИЯ: Не важно. Не спи больше со мной.

ГЕЛЬБУРГ: Как ты можешь говорить такое!

СИЛЬВИЯ: Я не могу этого выносить. Ты насылаешь на меня дурные сны. Мне очень жаль, но сейчас нет, может, когда-нибудь потом.

ГЕЛЬБУРГ: Сильвия, если мы не будем вместе, это убьет меня…

СИЛЬВИЯ: Ты сказал ему, что мы переспали друг с другом?

ГЕЛЬБУРГ: (начинает плакать) . Не надо, Сильвия! Пожалуйста!

СИЛЬВИЯ: Подлый, мелкий лгун! Хочешь, чтобы он счел меня сумасшедшей? Да? (Разражается слезами.)

ГЕЛЬБУРГ: Нет! Просто так вышло, вырвалось, я и сам не знал, что говорю!

СИЛЬВИЯ: И что я забыла, что мы переспали друг с другом? Да, Филипп?

ГЕЛЬБУРГ: Прекрати! Ни слова больше!

СИЛЬВИЯ: Я говорю то, что хочу.

ГЕЛЬБУРГ: (плачет) . Ты меня убиваешь!

Мгновение она молчит.

СИЛЬВИЯ: Во что я превратила свою жизнь! По неведению. Потому что не хотела срамить тебя перед другими людьми. Вся жизнь выкинута, как пара никчемных мелких монет. (К нему) . Ты не хочешь поговорить об этом, Филипп? Отнесись к этому серьезно. Что произошло тогда? Я знаю, что это единственное, о чем когда-либо ты ломал себе голову. Что произошло? Я хочу это знать в конце концов.

Долгая пауза.

ГЕЛЬБУРГ: Мне стыдно говорить, потому что это смешно.

СИЛЬВИЯ: О чем ты?

ГЕЛЬБУРГ: Но я ничего не мог поделать. Тогда, когда ты сказала, что хочешь вернуться на фирму.

СИЛЬВИЯ: О чем ты? Когда тогда?

ГЕЛЬБУРГ: Ты только что родила Жерома и вдруг больше не захотела оставаться дома.

СИЛЬВИЯ: Ну и что? Ты не хотел, чтобы я пошла работать, и я не пошла.

Он молчит, ее гнев несколько утихает.

Ну так что? Я не пошла ведь! Или как?

ГЕЛЬБУРГ: Ты меня всегда упрекала за то, что должна сидеть дома. Ты ведь знаешь, так оно и было. Может, ты, конечно, забыла, но не проходило и дня, не было человека, зашедшего к нам, которому ты ни говорила бы, как прекрасна, интересна была для тебя работа. Ты не простила мне этого, Сильвия.

СИЛЬВИЯ: Ты имеешь в виду свое лицо?

Он слегка отворачивается.

Что ты имеешь против своего лица? У еврея может быть еврейское лицо.

Пауза.

ГЕЛЬБУРГ: Я не могу изменить свои мысли, никто не может этого… Согласен, это была ошибка. Сотни раз я пытался поговорить с тобой, но не мог. Ждал, что изменюсь. Или, может, ты. Но потом мы дошли до пункта, после которого это, казалось, уже не имело значения. Поэтому я и оставил все как есть. А потом я уже не мог ничего изменить.