Кшиштоф Кесьлевский - Декалог

Ханка поворачивается: теперь они смотрят друг на друга.

Роман. Если уже не завела. В конце концов, несколько лет…

Ханка. Прекрати. Не все нужно договаривать до конца.

Роман. Нужно, Ханя. Если мы хотим быть честными и жить вместе, — нужно.

Ханка. Ты сказал, что уже никогда не сможешь заниматься со мной любовью — по крайней мере, так утверждает медицина. А я тебе говорю, что, несмотря ни на что, хочу быть с тобой. А женщина всегда найдет выход, и мужчине необязательно об этом знать. То, что не названо, не существует, поэтому далеко не всё стоит называть своими именами. А может, ты что-то от меня скрыл? Скажи…

Роман. Нет.

Ханка. Что-то серьезное, о чем я должна знать.

Роман. Нет.

Ханка. Может быть, у тебя кто-то есть… а вся эта история с болезнью — только предлог?

Роман. Нет.

Ханка. Или…

Роман. Или что?

Ханка. Ты ревнуешь…

Роман молчит.

Ханка. Ревнуешь?

Роман. Немножко… как всякий нормальный человек. Все зависит… от стиля жизни… договоренности. Мы с тобой это уже проходили. И давно перестали вмешиваться… Не надо к этому возвращаться…

Ханка. Ты прав. Глупо было задавать такой вопрос.

Роман обнимает жену за плечи. Ханка кладет голову ему на грудь. Оба одновременно затягиваются: два маленьких огонька в темноте спальни.

Роман. Мы никогда не хотели детей…

Ханка. Не хотели.

Роман. Если б они у нас были… может, было бы проще.

Ханка. Может быть. Но их нет и не будет. По дороге из Кракова… ничего не случилось?

Роман. Почему ты спрашиваешь? Видела машину?

Ханка. Нет.

Роман. На стоянке кто-то помял мне бампер.

Ханка. Нет, по дороге… Я выписывала билет и вдруг почувствовала ужасную тревогу… как будто что-то случилось. Что-то плохое.

Роман. Ничего не случилось.

Утро. Роман садится в машину. Наклоняется к приборной панели, смотрит вверх. Ханка в окне поднимает руку. Роман повторяет это движение. Уже собирается тронуться, как вдруг его внимание привлекает молодой парень в яркой куртке; Роману показалось, что, поймав его взгляд, тот отвернулся. Роман упорно глядит на парня; медленно отъезжая, продолжает за ним наблюдать в зеркальце заднего вида. Сворачивает за соседний дом, останавливает машину. Возвращается — парня уже нет. Торопливо идет к своему подъезду.

Роман отпирает дверь, быстро входит в квартиру. Ханка пьет кофе и читает газету. Услышав, что открылась дверь, поднимает взгляд. Роман быстро осматривается.

Роман. Забыл квитанцию в прачечную.

Ханка встает. Перебирает мелочи на столике. Роман тем временем достает из кармана пиджака сложенный листок, украдкой его роняет, потом поднимает.

Роман. Нашел. Она упала.

Роман на машине подъезжает к больнице. Видит солидного пожилого мужчину в короткой дубленке и очках в серебряной оправе, тщетно пытающегося через воронку залить бензин из канистры в бак.

Роман. Добрый день, пан ординатор. Может, я могу вам помочь?

Ординатор. Если нетрудно… воронка. Канистра, чтоб ее, тяжеленная.

Роман поднимает с земли канистру, ординатор вставляет воронку в отверстие бака.

Ординатор. До чего дожили… Лучший кардиохирург с ординатором заливают купленный у воров бензин в старую развалюху, которая скорее всего не заведется. У вас с вашим дизелем этих проблем уже нет.

Роман. Знаете, я просто ожил.

Ординатор. Представляю.

Роман. Вы меня просили поговорить с…

Ординатор. Да, да. Молоденькая девчонка, я плохо ее понимаю. Фамилия Ярек, Оля Ярек. У ее матери прекрасная профессия, вы наверняка оцените. Стоялец. Интересно, почему стоялец, а не, например, стоялка?

Роман. В очередях стоит?

Ординатор. Да. Вам нужна стиральная машина — она стоит. Нужна мебель — достоится. Платите двадцать пять процентов, и никаких забот.

Роман наполнил бак, осторожно, чтобы ни капли не пролилось, отставляет канистру. Ординатор нюхает руку, в которой держал воронку.

Ординатор. Чертовски воняет.

В конце коридора, где можно курить, сидят Роман и молодая девушка — серенькая, неприметная, в больничном халате. Роман закуривает.

Оля. Разрешите?

Роман. Вам это ни к чему.

Оля. Не помру…

Протягивает руку, Роман неохотно дает ей сигарету.

Роман. А может, не надо?

Оля улыбается; лицо ее светлеет и становится привлекательным. Роман тоже улыбается; похоже, теперь им будет легче понять друг друга. Роман начинает без обиняков.

Роман. Ординатор сказал, что ему трудно с вами договориться…

Оля. Да. Хотя все очень просто… Может, по мне не видно, но у меня есть голос…

Опять улыбается, немного смущенно.

Роман. Голос?

Оля. Голос. Я пою. Моя мать работает, как проклятая, и, понимаете… хочет вывести меня в люди. Чтобы я пела. В музыкальную школу меня не приняли — говорят, слабое сердце. Нельзя петь — сердце не выдержит. А мать хочет, чтобы я пела.

Роман. Что вы поете?

Оля. Баха, Малера… Вы знаете Малера?

Роман. Знаю.

Оля. Он трудный, но я пою. И мать мечтает, чтобы я пела, стала известной, знаменитой… ну… понимаете… Для этого нужна операция. Мать хочет, чтоб ординатор, а еще лучше вы…

Роман. А вы?

Оля. Я хочу жить. Мне достаточно, что я живу… петь не обязательно. Я боюсь… Ординатору нужно, чтобы, вы меня успокоили. Сказали, что это не опасно. Что потом я все смогу. Ну, скажите…

Роман. Нет, не скажу. Такие операции делаются для спасения жизни… В самом крайнем случае, когда другого выхода нет.

Оля. А у меня есть другой выход, правда?

Роман. Честно говоря, есть. Не петь.

Оля опять улыбается.

Оля. Вся штука в том, кому сколько нужно. Матери хочется, чтобы у меня было все. А мне нужно… вот столечко.

Расставив пальцы, показывает, сколько ей нужно. Совсем немного.

Роман ставит на проигрыватель заграничную пластинку. Аппаратура превосходно передает звучание песен Малера. В мелодию врывается телефонный звонок. Роман уменьшает громкость, поднимает трубку.

Голос (за кадром) . Добрый день. Можно попросить пани Ханну?

Роман с трубкой стоит у окна и видит Ханку, быстрым шагом приближающуюся к дому.

Роман. Она еще не пришла.