Франк Макгиннесс - Тот, кто присмотрит за мной

Эдвард просыпается.

Эдвард. Адам, какого чёрта?

Адам. Как вы смеете так надо мной издеваться?

Эдвард. Что с ним случилось?

Майкл. Он американец.

Эдвард. Успокойся, Адам, успокойся.

Адам. Что я вам сделал?

Эдвард. Это я, это Эд, это я. Майкл здесь. Это мы.

Пауза.

Всё хорошо. Всё хорошо.

Пауза.

Адам. Мне надо будет хорошо выглядеть.

Майкл. Ты отлично выглядишь, Адам.

Пауза.

Адам. Они нас не изуродуют. Мы их самый ценный актив.

Майкл. Знаешь, я нахожу в этом некоторое утешение. Когда я потерял работу в университете, я чувствовал себя лишним. Большую часть жизни я посвятил созданию кафедры, и — оп-ля! — злая ведьма взмахнула разок палочкой, и всё пропало. Так что приятно почувствовать себя ценным. Нужным в каком-то смысле.

Пауза.

Мерзко, да?

Адам. Кто такой американец?

Эдвард. Тот, кто родился в Америке.

Адам. Американец — это, повторяю, ценный актив. Призовое имущество. Призовое, да, ценное, но не любимое. За голову американца всегда назначена цена. И у себя в голове американец верит в назначенную за него цену, потому что у них рыночная экономика, а при этой экономике всё имеет цену. Но та же рыночная экономика утверждает, что в зависимости от сделки цена может отличаться. И ценный актив, призовое имущество, этот американец не может регулировать свою собственную цену. А кто не может регулировать, тот в жопе. Я американец, я араб, я в жопе. Вот что между нами общего.

Пауза.

Как умерла твоя жена?

Майкл. Нита? Авария. Без неё жизнь стала другой.

Пауза.

Нита конечно бы не захотела, чтобы я превратился в плакучую иву, поэтому… жил дальше, словно, ну, ничего не случилось. Кое-что случилось. Как специалист я изменился. До её смерти у меня было множество идей для публикаций. Ничего особенного. В основном об английских диалектах. Однако, после аварии я просто читал староанглийские элегии и средневековые романы и преподавал, как мог. Ничего не публиковал. Утратил и жену, и честолюбие. Отсутствие публикаций не поспособствовало при рационализации. Ну, такое случается.

Эдвард. Это нас так развеселило.

Майкл. А это было не для того, чтоб тебя развеселить. И даже не для твоих ушей. Я говорил с Адамом, который задал мне вопрос. Тебе получше, Адам?

Адам. Нет, ненавижу эти трусы.

Майкл. Тут уж ничего не поделаешь.

Адам. Я хочу пару плавок. Хочу надеть самый большой подарок человечеству от моей страны. Чистые, белые плавки. Бельё для мужчин. Вот почему арабы их не носят. Если у них трусы без дырок, они же письку свою не найдут. Я хочу пару плавок. Хочу убить араба. Только одного. Швырнуть его тело под ноги матери с отцом, жене, детям, и сказать: «Это я сделал, я, американец. Теперь можете меня обвинять. Вы оправданы в том, что сделаете со мной. Вы это заслужили». Я хочу увидеть, как их лица наполнятся ненавистью. Настоящей ненавистью. В могуществе своём я хочу этого.

Пауза.

Дай мне Коран, дабы прочёл я о могуществе.

Читает из Корана.

Пауза.

Пауза.

Мир в доме, где спят воспитанники. Мир всем, кроме Адама в его голове. Горит голова его. Позабыл он приличия. Языком треплет. Причиняет боль. Простите мне, сёстры мои и братья мои, что усомнился, будто вы сёстры и братья. Простите, враги мои, что назвал вас врагами своими. В доброй книге вашей лежит путь к могуществу и миру.

Целует Коран.

Пришёл я в сад мой, о, возлюбленная. Жительница садов! товарищи внимают голосу твоему, дай и мне послушать его. Беги, возлюбленный мой; будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических… О, возлюбленный мой, зачем обратился ты от меня? Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой — мне.

Эдвард. Ну, письма будем писать?

Адам. Пора?

Майкл. Какие письма?

Адам. Домой.

Майкл. А они их отправят? Нам дадут ручку и бумагу?

Эдвард. Научи его, Адам.

Адам. Нет, ты первый. Пиши жене.

Эдвард. Здравствуй, жёнушка! Как, напомни, тебя зовут? Шутка. Здесь нет обратного адреса, потому что я не знаю, где нахожусь; впрочем, как всегда, сказала бы ты. Ты знаешь, я не силён писать письма, но я знаю, что ты ждёшь от меня известий, я надеюсь. У меня всё хорошо, держусь молодцом и верю, что ты и вся наша семья тоже. Теперь со мной двое: американец Адам, который скоро собирается жениться, и мы поедем к нему на свадьбу, только придётся продать дом; и Майкл, он англичанин. Этим всё сказано. Я не больше твоего понимаю, зачем я здесь. Это ужасно — разлучать мужчину или женщину с семьёй, если они ничего не совершили. Да, я, возможно, сглупил, что приехал в эту страну, но я так хотел, и ты бы никогда не стала меня удерживать… вот почему я… потому что ты — такая. Скажи мальчишкам, чтоб болели за «Манчестер Юнайтед». Забыли про «Ливерпуль». Вперёд, «Юнайтед»! Ещё скажи, что их сестра — самый лучший футболист из всех троих. Почему? Потому что она скверная маленькая нахалка. Красивая, но вредная. Вся в отца. Думал тебя рассмешить, но хочу только одного — услышать твой голос. Твой муж Эдвард. P. S. Что значит — какой Эдвард?

Адам. Круто, Эдвард. Майкл, попробуешь?

Майкл. Здравствуй, мама! У меня всё очень хорошо. Прости, что обстоятельства не позволяют мне звонить тебе каждое воскресенье, как было обещано. Я проживаю вместе с американцем и ирландцем, и поэтому меня часто захлёстывает поток эмоций, которым я не поддаюсь. Охранники, которые нас сопровождают, чудовищно замкнуты. Точь-в-точь как наши ужасные соседи, надменные Шокроссы. По счастью, Шокроссы не носят автоматы и ножи. Надеюсь, новый священник переменился к лучшему и оставил свою затею петь народные песни или танцевать клог на празднике урожая. Прошу тебя, не поддавайся на уговоры в этом участвовать. Эдвард, ирландец, любит футбол. Надеюсь, «Питерборо Юнайтед» побеждают, ведь я, как ты знаешь, тоже слежу за футболом. Я пишу это письмо в первый день месяца. На счастье. Надо сказать «кролики». На счастье. Так что — кролики. Твой любящий сын Майкл. Ну, давай, Эдвард. Начинай сразу.

Эдвард. Начинай что?