Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

— Это не бред, Сев. Я пытаюсь извиниться за то, что была такой... такой мудилой.

Северус снова на нее уставился.

— А звучит на редкость бредово.

— Я ничего не знала, — продолжала она, — о Визжащей хижине. Когда Сириус... я не знала, что он хотел... чтобы Ремус тебя... — слова никак не выговаривались, но она знала, что должна произнести это вслух и тем самым признать, что это все правда... для Северуса, для самой себя — подтвердить, что теперь она знала... — Чтобы он тебя убил.

Слова заполнили тесную кухоньку и повисли в воздухе.

Северус ухитрился отпрянуть назад, не сделав при этом ни шага; словно мысленно от нее отдалился, хоть и остался стоять на месте. И продолжал молчать.

— Потому что ты за ними следил и хотел добиться их отчисления, — слезы все-таки появились — они обжигали, но не застилали глаза, и голос ее дрожал, но не срывался. — Сев, клянусь, я ничего не знала, совсем ничего... в смысле, тогда, в прошлом, когда все это стряслось... знала только, что в Запретном лесу что-то случилось, но не о том, что они все замешаны... и что это было подстроено, тоже не знала, и что...

— Лили, ты зря себя так накручиваешь, — произнес Северус тоном психиатра, который успел отвыкнуть от бесед с пациентами.

— Нет, не зря! — она топнула ногой, пытаясь хоть в чем-то найти опору; слезы брызнули из глаз и свободно потекли по щекам. — Да, я ничего не знала, но это меня не извиняет! Все, что я не знала, не меняет... в смысле, все, что было, — она взмахнула руками — так, словно пыталась поймать слова, которые незримо висели в воздухе, — слизеринцы, и Пожиратели Смерти, и как оно все было на самом деле, и чем тебе грозила попытка перейти на другую сторону... я ничего не понимала, но думала, что знаю все! Мне так ужасно, ужасно стыдно...

— Не знай я правды, точно решил бы, что кто-то приложил тебя Контрапассо.

— Ну и поделом мне! Я это заслужила!

— Ты не заслуживаешь смерти, сколько бы глупостей ни натворила, — все с той же интонацией сказал он. Что явно следовало понимать как "вообще-то ты и сейчас их творишь". — Никто не заслуживает смерти только за то, что он жалкий идиот.

Лили и сама не понимала, в чем тут дело, но было в его голосе что-то такое, из-за чего у нее в груди ключом забила радость. Почти что восторг.

— Кто ты такой и куда подевался Северус Снейп?

— Устал от всеобщей глупости и переехал жить в Грецию. — Он чуть шевельнулся — так, словно хотел протянуть к ней руку, и внутри полыхнула надежда... но он так и не двинулся с места. — Тебя утешит, если я признаю, что в шестнадцать ты была полной дурой?

Она хотела рассмеяться, но вышел только какой-то всхлип... из-за слез в глазах, из-за того, что она сгорала со стыда — до кома в горле...

— Только если ты и правда так думаешь.

— О, в этом можешь не сомневаться.

Слезы хлынули с новой силой — потекли по щекам и закапали вниз.

— Я так перед тобой виновата...

— Если ты думаешь, что я в том возрасте был хоть на йоту умнее, то здорово заблуждаешься.

— Я ведь другом твоим считалась, — Лили пыталась утереть глаза — бесполезно, они все равно оставались мокрыми. — Но друзья разве так поступают?..

Он долго на нее смотрел — и перед этим бездонным, непроницаемым взором она чувствовала себя ребенком, который глядится в зеркало вечности.

— Я всегда знал, что у тебя есть свои недостатки.

Лили взглянула на него, смахивая с щек слезы.

— Ну, может, когда-то и не знал, — в его голосе явственно слышалась насмешка. — Лет этак в десять. Возможно, какие-то иллюзии оставались и в пятнадцать — хрена с два сейчас разберешь. Но я давно уже понял, что дело не в совершенстве.

— Но я... — начала было она.

— Хотя мне, конечно, приятно было услышать, что ты все-таки признала свои ошибки.

Она фыркнула, а потом опять всхлипнула.

— Хочешь, чтобы я еще немного поползала на брюхе? Если что, то настроение у меня как раз подходящее.

— Захомячь его до худших времен.

Лили снова рассмеялась; грудь распирало от какого-то странного чувства — распознать его не удавалось, не хватало сил, и голова была слишком забита всем остальным.

— Знаешь, мне ведь так плохо было — почти все время с тех пор, как я... умерла. Но сейчас я даже рада, что это со мной случилось. По-настоящему рада.

— Я бы сказал, что в этом есть не только дурные стороны.

Лили кивнула, а потом они еще немного помолчали. Ей почти хотелось, чтобы все это происходило где-нибудь еще, а не на чужой кухне — так слишком банально... но лучше уж тут, чем в холоде и на улице. И кроме того, когда что-то случается в таком заурядном месте, как чья-то кухня, куда проще поверить, что это не сон, а реальность.

— Ну вот, — нарушил тишину Северус, — а теперь ты можешь вернуться в школу.

Лили показалось, что воздух вокруг превращается в лед.

— Ч-что?

— Вот именно: что? — он стоял на том же месте, но все равно опять отдалился — судя и по позе, и по жестам. Все вокруг закружилось; Лили словно подхватило потоком и понесло куда-то далеко. — Ты исповедалась и получила отпущение грехов. Прошлое прощено и оставлено в прошлом. О чем тут еще говорить?

Она всмотрелась в лицо Северуса. Спокойное, невозмутимое, отчужденное. Снова эта его окклюменция...

— Ты опять за свое, — прошептала она. — Твое лицо...

— Лили...

— Знаешь, почему я так ненавижу, когда оно у тебя такое? Потому что ты замыкаешься в себе, а меня оставляешь снаружи. Что-то от меня скрываешь.

— Мы все что-то да скрываем, — ответил он — и если при этом и испытывал какие-то чувства, на его бесстрастном лице не отразилось ни единого проблеска.

— Я скрываю? Что именно? Скажи — и я тут же перестану.

— Откуда мне знать, что именно ты от меня прячешь? В этом-то весь и смысл — что я не знаю, чего именно не вижу.

— Я все тебе расскажу, Сев. Ты только спроси.

— Хорошо, — сказал он. — В таком случае, чего ты от меня хочешь? Потому что я ни черта уже не понимаю.

— Позволь мне пойти с тобой, — просьба вырвалась сама по себе.

— Нет, — проронил тяжело и сурово, точно припечатал прессом.

— Почему? Потому что это опасно?

— Потому что ты сама не знаешь, о чем просишь, — и снова появилась жестокость, набежала на его лицо, будто тень, послушная движению солнца. — Пойти со мной? Хочешь бросить своих бесценных друзей? Своего мужа? Своего будущего ребенка?

Сердце дрогнуло, пропустило удар — удивление тут было ни при чем, но Северус не дал ей собраться с мыслями и придумать ответ, продолжал говорить, все так же безжалостно и неумолимо:

— Даже если ты потом и вернешься в школу, Поттер за это время может найти себе другую. А без него ты не увидишь своего сына — больше никогда в жизни.

— Я знаю... — начала было она, но он ее перебил.

— Ты это понимаешь умом, но не сердцем, — тон его был холодным, в глазах — ни тени эмоций. — А когда до тебя наконец дойдет, ты заговоришь иначе. Я не собираюсь расхлебывать твои обиды...