Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

— Да тут собственно и говорить-то не о чем. — В листве прошелестел ветер, коснулся волос, уронив крашеные пряди прямо ей на глаза. — Для меня очень важно, что ты знаешь.

Он не ответил. Лили накрыла его ладонь своей, а затем заставила приложить руку к своему округлившемуся животу. Ребенок толкнулся навстречу, и она улыбнулась.

— Ты же знаешь — я не пытаюсь так его заменить.

Северус наконец-то повернулся к ней — взгляд его был... оценивающим.

— Если ты ищешь ему замену... — начал было он, но замолчал, не договорив.

Она положила вторую руку поверх его — их ладони теперь покоились на ее животе, внутри которого рос ребенок. Другой, не Гарри. Ребенок, который будет совсем не похож на ее первенца, и вырастет в любви и счастье, и проживет такую долгую и радостную жизнь, какую она только сможет ему дать. Он родится уже через каких-то несколько недель — в мире, избавленном от Волдеморта.

Ей было трудно уехать и оставить эту войну позади — одно из самых сложных решений, какие Лили в своей жизни приняла... хотя остаться было бы еще тяжелее. Но угроза для Северуса решила все; если и Волдеморт, и Орден видели в нем врага, то выхода не оставалось. Однажды она уже согласилась спрятаться, чтобы спасти свою семью; теперь она пошла на это ради Северуса. Но твердо решила, что на сей раз не станет сидеть и ждать, пока Темный Лорд объявится на пороге и отберет все, что ей дорого; нет, на этот раз у нее все получится — с ним покончат, и их всех будет ждать нормальная жизнь в мире без Волдеморта.

Месяц за месяцем Лили записывала все, что услышала о будущем от Северуса — и от каждого слова в ней снова пробуждалось горе, как если бы она уложила его на ночь спать, но утром оно снова зашевелилось. Что только укрепило ее решимость: на этот раз все должно измениться — для всех. Но помочь им она могла только знаниями Сева — изложив их так, как если бы все это произошло с ней самой, потому что он убедил ее, что Ремус охотнее поверит ей, чем ему. А потом настало сегодняшнее утро, и она развернула очередной номер "Пророка" и увидела в нем заголовок, о котором всегда мечтала, а под ним был снимок Ордена — Дамблдор в центре, а вокруг него знакомые лица, люди, которые навсегда останутся в ее сердце, живые, смеющиеся, и их приветствовала радостная толпа... Лили ощутила сразу и горе, и радость — от одного взгляда на эту колдографию они потекли сквозь нее, как сверкающий ручеек.

В душе она молилась о том, чтобы их победа оказалась такой же истинной и долговечной, как ее.

Их пальцы сплелись — ее и Сева. Она помнила, какие маленькие были у Гарри кулачки, когда он хватал ее за палец. Сейчас у ее нерожденного малыша на ручках уже есть папиллярные линии.

Сердце сжалось от любви и щемящей нежности, и Лили сказала:

— Вот оно — то, что мне нужно.

— Уж не знаю, что у нас родится, — заметил Северус, — но хорошо бы не фанат квиддича.

Она улыбнулась — так широко, что заныли щеки. С упреком возразила:

— И никакое не "что", а "кто", — и высвободила руку, чтобы для пущей назидательности ткнуть его в плечо; правда, ее палец, должно быть, пострадал от этого куда больше, чем Северус, у которого выше локтей были сплошные жесткие мускулы.

Он ткнул ее пальцем в бедро — куда более мягкое и пышное.

— А "никакое", конечно же, звучит намного лучше.

— Привыкай говорить "он". Или "она", — добавила Лили.

— К какому варианту бы мы ни пришли, с вероятностью пятьдесят процентов ошибемся. А вдруг за следующие шесть недель мы привыкнем говорить "он", а это окажется девочка? Или наоборот — "она", а это будет мальчик? Как-то неловко получится.

— Не глупи. Как только ребенок родится, нам будет без разницы.

Не то чтобы она знала наверняка... они с Джеймсом с самого начала говорили "он", и в итоге у них родился мальчик. Но она знала, что Северус хочет девочку... почему — он так толком и не объяснил, сказал только: "Ты подашь куда лучший пример дочери, чем я сыну", — и больше ничего из него вытянуть не удалось.

Лили частенько задумывалась, не боится ли Северус, что она будет видеть в их мальчике отражение своего первенца — и, честно говоря, сама не была уверена, что справится с таким искушением. Когда соседи спрашивали, кого они хотят больше — сына или дочку, она всегда отвечала, что будет счастлива в любом случае, но втайне тоже хотела дочку.

— Мальчик оно или девочка, — сказал он, — главное, чтобы не унаследовало мой треклятый нос.

— А мне он нравится, — в ответ Северус только громко фыркнул, и она обняла его за шею и чмокнула в этот самый нос. От его кожи пахло потом, землей, травой и ветром; Лили поцеловала его в губы, и он ответил на поцелуй. Волосы его были мягкими — падали на щеки шелковистыми прядками, а прижавшееся к ней тело — жестким... плечи, талия, бедра — сплошные резкие линии.

— Странное ощущение, — Северус провел ладонями по ее бокам.

— Что именно?

— Все эти пинки.

Они сидели, развернувшись вполоборота, лицом друг к другу. В этой позе их ноги соприкасались, а выпирающий живот Лили тесно прижимался к его бедру.

Она улыбнулась:

— А мне, по-твоему, каково? Особенно хорошо я их чувствую, когда пытаюсь уснуть.

— По-моему, этот ребенок тренируется на водного акробата.

— Что явно лучше, чем игрок в квиддич, — рассмеялась она.

А потом ухватилась за цепь, оперлась на руку Северуса и кое-как слезла с качелей.

— Пошли, погуляем.

— Это в честь праздника? — уточнил он, не отнимая у нее руки.

— Вряд ли меня хватит на что-то большее — в моем-то положении.

— И кстати о нем: далеко мы не пойдем.

Сначала они вернулись к дому — из-за заведенного Северусом распорядка; он вечно норовил опутать их жилье сетью защитных чар, "просто так, на всякий случай". Тогда, в Шотландии, они инсценировали свою смерть и бесследно затерялись в маггловском мире; она даже покрасила волосы в темно-каштановый цвет, а Северус, как выяснилось, на диво легко загорал. Они изменились почти до неузнаваемости, но как только Лили начинала его в этом уверять, он отвечал ей таким взглядом, что она сразу же умолкала.

"Цена ошибки слишком велика", — при этом обычно говорил он, и обсуждение само по себе сходило на нет.

Он заглянул в дом, чтобы призвать с кухонной стойки термос с водой, а заодно и шляпу и солнечные очки для Лили. Загореть у нее никак не получалось — лицо только покрывалось веснушками, а от постоянного яркого света ей делалось дурно. Так что как бы она ни любила солнце, но тень для нее была полезней. Деревьев на острове росло мало — пришлось привыкать к солнечным очкам и широкополым шляпам; дополнительным плюсом стало то, что в таком виде ее никто бы не узнал.

— Если у тебя закружится голова, — сказал Северус, — немедленно скажи мне.