Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

Ей снилось, что она шла по берегу реки, от которой пахло морем. Разумеется, во сне не было запахов, но она ясно помнила, как шла и думала: "Как странно, здесь пахнет морем". А потом она подняла глаза, и на другом берегу реки стоял Северус — но она его едва узнала, потому что он выглядел гораздо старше, хотя все равно без малейших сомнений оставался Северусом.

— Сев! — он и так смотрел прямо на нее, но во сне она все равно его позвала. — Как ты туда попал?

— Не знаю, — произнес он этим своим гладким, безупречным, свободным от эмоций голосом. — Как ты туда попала?

— Можно ли как-то перебраться на другой берег? — она и правда хотела это выяснить.

— Полагаю, нам стоит пройти дальше — может, река где-нибудь станет уже, — ответил он. И они все шли и шли, каждый по своему берегу, но река все не сужалась и не сужалась. Потом Северус промолвил: "Здесь пахнет морем", — и Лили проснулась в темноте, потому что до рассвета оставалось еще несколько часов, и она лежала и думала, что голос Северуса напоминал ей гул океана.

Пылесос затарахтел и выключился; затем прогрохотал в сторону чулана, где и затих окончательно. Петунья протопала вниз по лестнице. Она собиралась готовить рождественский обед; к стряпне она сестру обычно не подпускала, но Лили и не возражала, поскольку терпеть не могла заниматься домашним хозяйством — возможно, потому, что от нее как от женщины все этого ждали.

Откинув одеяло, Лили всунула ноги в тапочки, не желая сразу расставаться с нагретой постелью. На мгновение ее словно затянуло в призрак ее обычной утренней рутины: встать, проверить, как там Гарри, вскипятить чайник, выпить чашку чая на кухне в тишине и одиночестве, затем прокрасться в их с Джеймсом комнату и достать сынишку из колыбельки. Она прижимала его к сердцу, и его теплое тельце согревало ее куда лучше, чем чай, сколь бы горячим он ни был.

Лили надавила ладонями на глаза; вспыхнули разноцветные точки. "Северус сказал, что с ним все в порядке, — напомнила она себе. — Он счастлив и любим, его многие любят".

Если Северус преподавал в Хогвартсе зельеварение, значит, он был учителем Гарри... все то время, пока Гарри учился в Хогвартсе. Сев знает Гарри и сможет рассказать, каким он вырос, с кем дружит, чем увлекается и что у него хорошо получается — все те бесчисленные мелочи, которых она не знала и думала, что никогда уже не узнает.

Она так чудовищно боялась — от жути ей казалось, что сердце уже никогда не начнет биться спокойно — и все ее страхи сбылись. Кроме одного. Гарри все-таки выжил. Вот только она этого уже не увидела.

Лили несколько раз глубоко вздохнула — хватит, надо успокоиться и перестать дрожать. Сегодня она встретится с Севом, и он ей расскажет о Гарри.

С головой уйдя в мысли о том, как бы сегодня улизнуть от родных, она не обращала внимания, что на себя надевает. Только уловив собственное отражение в недрах зеркала на дверце шкафа, Лили обнаружила, что ухитрилась напялить кошмарный оранжевый кардиган к юбке в красную и коричневую полоску.

— Дурновкусие так и хлещет, — пробормотала она, стягивая с себя эти тряпки.

В итоге в честь Рождества она остановилась на зеленом джемпере. Мама всегда пыталась ее убедить почаще носить зеленое — этот цвет подчеркивал ее глаза, и друзья Лили впадали в экстаз всякий раз, как видели на ней этот изумрудный оттенок. "Мальчики будут сходить по тебе с ума!" — повторяли они, явно завидуя, и Лили едва удавалось подавить раздраженное рычание: можно подумать, что сводить мальчиков с ума для нее предел мечтаний! Едва ли кто-нибудь из девочек в Хогвартсе понимал, что такое феминистское движение, а уж о мальчиках и говорить было нечего.

С кухни доносился мамин голос; там гремели кастрюли и плескалась вода. Спустившись по лестнице, Лили прошла на кухню кружным путем, через столовую. Мама гладила парадную скатерть, Петунья готовила. Вокруг обеих клубился пар — от утюга и стоящей на плите кастрюли соответственно; Петунья как раз опускала в кипящую воду лук-шалот.

— С Рождеством, милая, — сказала мама, отвернувшись от скатерти, чтобы чмокнуть Лили, не прекращая глажки. Как же хорошо, что ведьмам этому учиться не обязательно...

— Мне помощь не нужна, — отрывисто сказала Петунья, глядя на сестру настороженно, будто подозревая, что та сейчас влезет и начнет дирижировать ее идеальной симфонией.

Чего у нее не отнять, того не отнять: готовила Петунья изумительно, особенно для того, кто есть все это не слишком любил. По мнению Сева, она так пыталась восторжествовать над сестрой — стать идеальным обычным человеком, раз уж в ведьму превратиться не в силах. В свое время они из-за этого поссорились — Лили не любила, когда Сев насмехался над ее сестрой, точно так же, как и когда ее сестра насмехалась над Севом. Но сейчас она не могла не отметить, что в чем-то он прав. Дом у Петуньи сверкал первозданной чистотой, словно глыба льда. Даже мама с ее двадцатилетним стажем домохозяйки не могла добиться такой стерильности и безукоризненного порядка. Разумеется, на безупречность мама не замахивалась, но все равно приходила в восторг, когда старшая дочь показывала ей салфетки, сложенные в форме лебедей.

— В тебе я и не сомневалась, — ответила Лили, мило улыбнувшись. — Я пришла узнать, не нужна ли помощь маме.

— Если бы ты могла начистить столовое серебро — это было бы прекрасно.

Петунья нахмурилась — она бы явно предложила начистить серебро сама, только чтобы блеснуть собственными хозяйственными талантами и отсутствием таковых у сестры, но прекрасно понимала — как, впрочем, и Лили — что успеть все сразу просто не в состоянии. Так что Лили вытряхнула из ящика столовые приборы, достала пахучую полировочную пасту и села за стол, принимаясь за работу — кажется, от всех этих паров у нее начинала кружиться голова.

Ей было надо встретиться с Северусом. Он же пошел вчера домой, верно? Хотя если ему и впрямь тридцать восемь, то совершенно ясно, отчего его не тянет в это кошмарное местечко — ой нет, тут и так все ясно, сколько бы лет ему ни было. Но куда ему еще деваться? Ох, она ж ведь так и не спросила, где он провел прошлую ночь — хорошенький из нее друг детства, ничего не скажешь...

Вряд ли мама обрадуется, если Лили тайком удерет к мальчику, которого ее семья терпеть не может, так что придется остаться как минимум до обеда. Потом мама и Петунья усядутся перед телевизором и будут пить кофе с капелькой "Бейлиса"; они всегда смотрели одну и ту же запись — повтор сюиты из "Щелкунчика" в исполнении Лондонского симфонического оркестра. Если на этот раз распорядок не изменится и останется таким же, как и в прошлом году, когда Петунья захватила власть на кухне, устроив Великий государственный переворот, то Лили удастся улизнуть к Севу где-то в районе четырех. А ее сестра поддерживала неизменность распорядка еще рьяней, чем наводила чистоту.