Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

Лили невольно подумалось — должно быть, таким же тоном он командовал студентам нарезать плоды смоковницы абиссинской.

Она украдкой глянула на другой конец стола — мать и Петунья уставились на них с Северусом как-то странно, но ее голова была настолько забита соплями, что думать ею уже не очень получалось.

— Северус прав, солнышко, — мягко сказала мама, поднимаясь со стула. — Пошли — давай переоденем тебя в пижаму и дадим отдохнуть.

Лили последовала за ней. Петунья и Сев остались сидеть за столом.

Мать расхаживала по комнате и шебуршала по ящикам, доставая для Лили ночную рубашку и чистые носки.

— Не стоило отпускать тебя прошлым вечером. С другой стороны — может, и к лучшему, что ты оказалась рядом с Северусом в тяжелую для него минуту.

— Ой, ты себе даже не представляешь. Его мать — такой ужас кромешный... — пробурчала Лили и тут же испуганно оглянулась на дверь: не хватало еще, чтобы это услышал Сев.

Но его там не было, да и не могло оказаться: возможно, в шестнадцать он еще и мог бы заявиться в ее спальню в разгар переодевания, но у взрослого Северуса уже явно хватало смекалки, чтобы остаться на месте. Даже в компании Петуньи.

Мать расстилала кровать. Помедлила в задумчивости — и продолжила это занятие.

— Ну вот и все, милая, — сказала она, подтыкая одеяло вокруг переодевшейся дочери. — Отдых — лучшее лекарство.

— А я думала, смех, — пробормотала Лили.

Если так, то понятно, отчего я заболела: длительная нехватка смеха в острой форме...

— Ох... Мам? — мать взглянула на нее вопросительно, поставив на прикроватный столик коробку с бумажными салфетками. — Можешь проследить, чтобы этот упрямец чертов не ушел домой без новой куртки? — она махнула рукой в направлении пакета с покупками, который унесла на второй этаж, как только уверилась, что мать не собирается выгонять Северуса за ее спиной. — Его развалится при первом же ветре, поэтому я взяла ему новую, но он, мерзавец, ее не берет, а у меня сейчас слишком распухла голова, чтобы нормально его застращать.

Лили зажмурилась — настолько у нее зачесались глаза. Мать молчала так долго, что она почти решила их открыть, чтобы посмотреть, не вышла ли та из комнаты. Но потом мама произнесла — негромким, ласковым голосом:

— Конечно, солнышко, — и Лили почувствовала, как лба легонько коснулись нежные губы; на мгновение ее окутал запах парфюма — потом зашуршал бумажный пакет, и мать ушла, забрав с собой ее покупки.

* * *

Когда Лили проснулась, в комнате начало темнеть. Пока она дремала, во-первых, успел наступить вечер, а во-вторых — к ней в рот запрыгнула жаба, забилась поглубже в горло и там застряла. В уши же, судя по всему, кто-то напихал ваты.

Эксперимента ради Лили попробовала застонать. Когда она в последний раз умудрялась так расхвораться?.. Она и забыла, насколько погано себя при этом чувствуешь. И все же та Сириусова еда из индийского ресторанчика была гораздо хуже. Лили тогда отравилась, и Гарри проорал всю ночь, потому что никто из мужчин не сумел его угомонить — от этого воспоминания ей захотелось смеяться и плакать одновременно.

Кто-то постучал в дверь и распахнул ее, не дожидаясь ответа. Лили сощурилась в полутьму; заходящее солнце отбрасывало на стену последний золотистый росчерк.

— Петунья? — прохрипела она.

— Мамуля решила, что тебе пора подкрепиться, — сказала размытая темная фигура отрывистым голосом сестры. Поставив что-то на прикроватный столик, Петунья чем-то звякнула и щелкнула выключателем настольной лампы, рассыпав по комнате пятна матово-желтого света.

— Который сейчас час? — спросила Лили, отталкиваясь от кровати, чтобы сесть. Голос прозвучал измученно и сипло. Есть совершенно не хотелось, но она была достаточно взрослой, чтобы понимать, что от пищи лучше не отказываться. Судя по пару над глубокой тарелкой, там был какой-то суп.

— Начало четвертого. Ты проспала два с половиной часа — если хочешь уснуть ночью, тебе уже хватит.

Петунья поставила поднос к сестре на колени и принялась ловко и почти суетливо наводить на нем порядок. Лили оставалось только похлопать глазами на это воистину королевское великолепие: тарелка стояла на подставке под горячее, ложка лежала на белоснежной салфетке. Чай тоже оказался выше всяческих похвал — безупречного светло-коричневого оттенка: Лили всегда наливала в него больше молока, чем чая.

— Просто изумительно, — сказала она сестре, взяв с подноса стакан с апельсиновым соком и осушив сразу половину, чтобы утихомирить першение в горле.

— Со стороны это сложным не кажется, — ответила Петунья пренебрежительно, но наметанное ухо Лили уловило в ее голосе нотки самодовольства.

— Я бы все так разложить не сумела.

— Вряд ли искусству сервировки учат... в том месте, — Петунья поджала губы, недовольно раздувая ноздри.

Лили ожидала, что сестра покажет спину после первого же упоминания о Хогвартсе — однако, к полному ее недоумению, та развернула стоявший у письменного стола стул с подлокотниками и уселась на него.

Решив, что лучше всего промолчать и съесть свой суп, Лили так и поступила. Петунья принесла ей куриный бульон — неужели сварила специально для нее? Как ни маловероятна была эта неожиданная забота о "чокнутой сестрице", Петунья не стала бы готовить его на ужин — возможно, она варила курицу, и у нее остался лишний бульон?

— А где мама? — спросила Лили и поморщилась, надеясь, что сестра не воспримет эти слова как попытку обидеть.

— Я сказала ей оставаться внизу. Возможно, ты и не в курсе, — добавила она таким тоном, словно ничего другого от своей эгоцентричной сестрицы и не ожидала, — но мамуля в последнее время очень устает. Не хочу, чтобы она от тебя заразилась.

— И я тоже, — только и сказала Лили. Кстати об усталости: у нее не хватало сил, чтобы раз за разом опускать ложку в бульон, так что она отложила ее в сторону, поднесла тарелку ко рту и отпила большой глоток — к вящему шоку Петуньи.

"К черту все" , — подумала Лили. Она слишком утомилась, чтобы изображать вежливость — спросит то, что действительно хочет, и баста.

— Мама уговорила Северуса взять куртку?

— Да, — холодно сообщила сестра. Спрятавшись от нее за тарелкой, Лили закатила глаза.

Как ни странно, даже упоминание Северуса не заставило Петунью немедленно ретироваться. Лили пришла в недоумение. Не то чтобы она нарочно старалась рассердить сестру, о нет — похоже, это был природный дар, который в девять лет расцвел в ней за ночь вместе с магией. Ничто из того, что она говорила или делала, не могло быть правильным по определению, и Петунья это знала. Так отчего она не ушла, отчего осталась сидеть на стуле, чинно скрестив ноги в лодыжках и сложив на коленях руки?