Надежда Первухина - Выйти замуж за дурака

– Был! – возразила Аленка и, чуть поразмыслив, поняла, что сказала не то.

А кошка опять рассмеялась.

– Жалко, не вышло у меня поганой жабой тебя сотворить, – прошипела Руфине Аленка. Мокрое б место от тебя тогда осталось!

– Судьба! – Руфина комично развела лапками. Так, ладно, заболталась я с тобой, меня Ко Сей только на пять минут отпустил. Варенье с ним варим из розовых лепестков, отлучаться нельзя – пригорит. В общем, Аленка, мой тебе совет: отрекайся по-хорошему от незаконно захваченной власти и, испросив всенародно прощения, уходи в самый дальний монастырь на вечное покаяние; Да, имей в виду, монастырь должен быть женским, а то ведь ты придумаешь с больной головы-то…

– Ни за что! – гордо ответствовала Аленка. Скорее реки вспять потекут, чем я добровольно скипетр и державу из рук выпущу.

– Как хочешь, – сказала кошка. Мое дело – предупредить. Недолго тебе осталось…

Тут нервы самозванки не выдержали, и она запустила в зеркало подсвечником. Зеркало не разлетелось на осколочки, как ожидала Аленка, просто по нему пролегла блестящая продольная извилистая трещина, как бы разделившая ненавистное стекло надвое. И в одной половинке была видна Руфина, с поистине царским достоинством удаляющаяся от Аленки по какому-то полутемному коридору, а в другой отражалась кошмарная волчья голова, венчавшая еще вполне человеческое тело в кружевном ночном платье.

– Аг-рр! – взревела Аленка, и волчья голова в зеркале точно повторила ее движения.

Самозванка отбежала от проклятого, стекла и принялась ощупывать свою голову. Так и есть – полностью волчья!

И тогда Аленка завыла.

Сбежавшиеся на вой царицы служанки обнаружили ее катающейся по полу и вопящей: «Голова моя, голова!» Успокоилась узурпаторша только после того, как в лицо ей выплеснули полкувшина воды для умывания.

– Говорите, – обводя служанок горящими безумием глазами, потребовала Аленка. Какая у меня голова?

– Как это какая, матушка? – удивилась самая старая и потому самая правдивая служанка. Известно какая. Человечья. Как у всех людей.

– Точно? – Аленка снова принялась за мануальное исследование собственной головы, – А не волчья?

– Помилуй, Параскева Пятница! – ответила та же служанка. Где это видано, чтоб на шеях у человеков росли волчьи головы! Это вы, матушка, плохой сон видели.

– Сон… Да, точно, сон, – кивнула Аленка. Принесите мне мой халат кидайский, ватный, и засветите все свечи в малых покоях. Я там хочу побыть.

– Матушка царица, – помявшись, робко вымолвила одна из девиц, – Господина махатму можно уже выпустить из кладовой? А то они сильно кричат – всех мышей распугали. И нам за колбасой либо сыром ходить туда лишний раз несподручно – господин махатма на нас злобно кидается и даже норовит укусить…

– Ничего, – злорадно ответила царица, приходя в себя. Пусть еще недельку посидит, обдумает свое поведение. А теперь – пошли вон!

Дождавшись, пока служанки уйдут, Аленка на цыпочках подошла к зеркалу. Оно равнодушно отразило ее обычное, хоть и злобное лицо. Аленка победно усмехнулась, отошла от зеркала и вдруг снова побледнела, бросив взгляд на подзеркальный маленький столик. На столике этом лежал, распространяя вокруг себя медовый и коричный аромат, свежий печатный пряник. Аленка склонилась над ним, как над готовой ужалить змеей, и прочла глазированную надпись: «Убирайся с трона, злобная Алена!»

Злобная Алена так и вышла в малые покои: держа пряник двумя пальцами, словно дохлую крысу. Показала его онемевшим от страха служанкам, швырнула на стол и поинтересовалась тоном гюрзы, которой наступлено было на хвост:

– Кто это принес?

– Не ведаем, матушка царица! – хором ответили служанки, и Аленке стало ясно, что –на этом варианте ответа они будут настаивать даже под Пытками.

– Убирайтесь! – рявкнула она. Нет, постойте! У кого: из вас нынче находится ключ от кладовой?

– У меня, матушка царица…

– Отопри ее и приведи сюда махатму Брахму Кумариса. А вы, двое, приготовьте кальян, кидайской бумаги рисовой да свежей пыльцы конопляной. Исполняйте! – И Аленка грузно опустилась в подставленное глубокое кресло. В ожидании своего вероломного кармического супруга она привычно скрутила косячок и закумарила. Но ожидаемого просветления не получилось.

«Что за черт! Конопля, что ль, несвежая? Али паскудницы мои намешали в нее незнамо чего? Голова как чугунная, право слово…»

В покои, под конвоем из двух самых крепких баб, явился морально и физически подавленный Брахма Кумарис. На Аленку он бросил взгляд, насыщенный благородным презрением. Такие взгляды у него получались лучше всего.

– Непросветленная и исполненная всяческого презрения дочь неприкасаемых из песчаных карьеров… – начал было он, но «дочь неприкасаемых» прервала эти исполненные праведного гнева речи:

– Садись, махатмушка. Бери кальян. Потолковать надо.

– Шудра непотребная! – заявил Кумарис, но кальян взял. Как ты могла запереть меня в месте, где все провоняло отвратительной пищей из трупов животных и их выделений? Я чуть не задохнулся!

– А, это ты про колбасу да сыр… Ну, извини, забыла, что это для тебя вещи скверные. У меня поважнее дела были – пеленочки твоему будущему чаду подрубала.

Про пеленки Аленка, конечно, врала, но она знала, что лишнее упоминание о ребенке вашнапупцу будет неприятно. На это и рассчитывала.

– О чем ты хотела говорить со мной, презренная?

– О будущем, махатмушка. Аленка говорила мягко, и лишь эпизодически вспыхивающие в ее глазах молнии намекали на то, что достанется Кумарису и за «презренную», и за «непотребную», и за «шудру». Полной мерой достанется.

– Будущее не волнует того, кто идет по звеньям цепи перерождений до самого высшего звена… – завел речь махатма, и опять Аленка его прервала:

– Не до высоких речей сейчас, Кумарис. Я говорю про такое будущее, в котором ни, ты, ни я не хотим быть убитыми. Ведь ты не хочешь, чтоб тебя растерзали толпы разъяренных кутежан?

Кумарис надолго приложился к кальяну, а потом сказал:

– Не хочу.

– То-то же! Значит, надобно нам объединять свои силы! Вспомни о союзе религии и магии. С меня магия, с тебя – религия. Должно нам народ так запугать, чтоб он о бунте и не помышлял. Чтобы не появлялось в моей опочивальне таких вот… пряничков.

Кумарис рассмотрел пряник, прочел надпись и поник головой. Забормотал, закачался в клубах кальянного дыма…

– Что ты там бормочешь, огузок гимнолайский? – крикнула Алена, но махатма не реагировал. Впрочем, его бормотание становилось все громче:

– Никогда нам, проклятым буржуинам, не разгадать их страшной военной тайны… О горе! Все прогнило в Датском королевстве… О, знал бы я, что так бывает, когда пускался на дебют… Призрак бродит по Европе, призрак оккультизма… Яду мне, яду! – Просветленный учитель забился в, конвульсиях.