Владимир Болучевский - Двое из ларца

– Ничего, Дмитрий Алексеич, – улыбнулась ему кассир. – Скоро домой.

– Да уж…

– А долго вы уже с этими, – Гурский кивнул в сторону зала, – катаетесь?

– Через неделю ровно четыре месяца.

– А может, еще? – кассир шутливо взглянула поверх очков.

– Ну да. Тогда уже точно домой в цинковом гробу. Нет уж. Все. Через неделю домой.

– А выставка? – заинтересовался Гурский. – Тоже домой?

– Нет. Выставка еще постоит, а потом дальше поедет, на Магадан. Это меня просто кто-нибудь сменит.

– Лена Тарасова, например.

– Кто?

– Приятельница моя. Она тоже менеджером у вас работает. Тоже ездит. Только сейчас она дома. У нее в «Балтийском доме» выставка.

– Так вы из Питера?

– Ну да. От Питера и до Питера. В командировку.

– Во класс. Пошли покурим.

– Только подальше, подальше, – замахала руками кассир. – Я тут и так задыхаюсь.

Проходя мимо задрапированного входа на экспозицию, Гурский еще раз на минуту заглянул в зал.

Никаких изменений ситуация не претерпела: посетители толпились, смотрители и экскурсоводы пресекали на корню попытки несанкционированных и бесконтрольных проникновении за красную ленточку.

Никакого молодого верзилы в коричневой кожаной куртке на меху вроде не наблюдалось.

На лестничной площадке они с менеджером достали по сигарете и закурили.

– Дима, – протянул тот руку.

– Александр.

– Слушай… а может, давай… за знакомство? А? Ты как?

– Легко.

– И перекусим заодно. Я сегодня не обедал, а ты?

– Тоже.

– Ну и пошли.

– Я сумку свою у вас оставлю пока?

– Конечно. Давай я тоже оденусь и Леве скажу, что обедать пошел.

Они вышли на улицу, перешли дорогу и, спустившись по ступеням, оказались на рынке. Внутри неказистой с виду маленькой закусочной оказалось очень уютно. Повсюду блестел новенький пластик, столики сверкали чистотой, на стене висел компактный электрообогреватель, который гнал горячий воздух.

– Привет, Аленька,– поздоровался Дмитрий с хорошенькой круглолицей девушкой, стоящей за стойкой. – Два по сто и поесть.

– Лагман будете?

– Будем? – обернулся Дима к Гурскому.

– Обязательно.

– Будем. И… что у вас сегодня?

– Мясо с картошкой.

– Два мяса. И по бутербродику дай пока.

Гурский взял со стойки маленький стаканчик толстого стекла, блюдце с бутербродом и сел за угловой столик.

– Ну что? – подсел к нему Дмитрий. – Твое здоровье.

– Ура.

Они чокнулись, выпили и стали жевать бутерброды с душистой подкопченной кетой.

– А надолго сюда?

– Да нет, – Гурский придвинул к себе пепельницу и положил на стол пачку сигарет. – День-два.

– Лагман возьмите! – негромко пропела из-за стойки хорошенькая Аля. Дмитрий встал, подошел к стойке:

– Еще два по сто. Так мне почему-то кажется…

Поставив на стол тарелки с густым горячим супом, он принес еще по стаканчику водки и, приподняв свой, со значением изрек:

– Несвоевременно выпитая вторая – это бессмысленно выпитая первая.

– Колоссально. Сам придумал?

– Нет. Здесь услышал, в хорошей компании. Ви ха ё!

– В смысле?..

– За все хорошее, по-корейски.

– А… Ну, ви ха ё тогда.

– Слушай,– спросил Гурского Дмитрий, когда они поднимались по железным ступеням к Дому быта. – А ты где поселился?

– Да пока нигде. Здесь рядом, говорят, гостиница.

– А вот она. – Дима махнул рукой в сторону. – Прямо за танком. «Авача». Корбюзье… дорогу только перейти. Может, продолжим? Мы в семь закрываемся, и я свободен.

– Гурский взглянул на часы.

– Так тебе еще…

– Ты часы-то не перевел.

– В Хабаровске перевел.

– А тут еще на два часа нужно. Сейчас уже полшестого. Пойдем пока поболтаем, и я закроюсь. А там что-нибудь придумаем.

– Пошли.

Поднявшись по лестнице на пятый этаж, Гурский снял и оставил в комнате с ящиками куртку и заглянул в зал: посетителей нисколько не убавилось, контролер и смотрители бдели.

Время до закрытия выставки пролетело незаметно.

Без четверти семь Дмитрий принял от кассира выручку, заполнил какие-то бумажки и отпустил ее домой. Затем он ушел в зал и, проводив последнюю группу экскурсантов, погасил свет, попрощался с сотрудницами и запер железную дверь.

– Все, – сказал он вернувшись к Гурскому.– Рабочий день окончен. Сейчас я расходничек на Леву выпишу, он деньги пересчитает, и все.

– Ну вот, – Дмитрий вернулся минут через десять. – Только…

– Что?

– Да мы, понимаешь, прямо здесь и живем. Тут комнатка есть такая, маленькая.

– И что?

– Да Лев Израилич уже там спать укладывается.

– А не рановато? Может, приболел?

– Да нет. Он всегда так. Семь часов – рабочий день окончен, туда-сюда, поел и спать.

– А ты?

– Мыкаюсь. Чекушку иной раз за ужином, и ту в одиночку давить приходится.

– Это не жизнь. А он кто?

– Напарник. Мы по двое ездим.

– Ну хорошо, и что?

– Да вот я и думаю, где бы нам с тобой расположиться… – Дима задумчиво глядел на ящики.

– Слушай, – Гурский посветлел лицом. – А там нельзя?

– В зале?

– Ну…

– Вот ведь, а мне и в голову не пришло. Конечно! Короче, пошли…

Сходив в магазин, они внесли в экспозиционный зал небольшой ящик, накрыли его чистыми афишами, разложили закуску, придвинули банкетки, на которых отдыхали смотрители, и, будучи очень собой довольны, наполнили по первой.

– Только курить здесь не стоит, – рассудил Дмитрий. – Вентиляции тут никакой.

– А мы и не будем.

– Поехали?

– Ура.

Они выпивали и закусывали, болтали, Дима жаловался на тяготы и лишения кочевой жизни, но рассказывал о них со смехом, Гурский вспоминал свои экспедиции, каждый немного привирал, но не перешагивал порога достоверности.

Время шло.

Несколько раз они выходили покурить в коридор.

Открыли вторую бутылку.

И наконец, когда Дмитрий, извинившись, все-таки направился в туалет, Адашев-Гурский поднялся с банкетки и подошел к Великому Вождю.

Чтобы чувствовать себя уютнее в просторном зале, они не стали включать большой свет, ограничившись рабочей подсветкой. И поэтому, наверное, да еще от водки, почудилась Александру, протянувшему руку к трубке, мелькнувшая на миг в желтых кошачьих глазах Сталина живая искра.

– Господь с вами, Иосиф Виссарионович, – вслух сказал он. – Я же не краду. Напротив, ваше возвращаю.

Он поменял трубки и вернулся на место.

Дело было сделано.

Но уходить из полутемного зала, будто бы освещенного теплым пламенем свечей, где блестели ордена и пуговицы на старинных мундирах Петра, Суворова, Наполеона, неподвижно замерших у стен, где мерцали драгоценности на парадном платье императрицы и где так вкусно пилась водка в компании славного Димы, категорически не хотелось.

Какая-то яркая, но очень короткая мысль мелькнула вдруг на долю секунды в сознании и тут же исчезла. Гурский обвел взглядом зал, пытаясь вернуть ассоциацию, по которой она возникла, задержал внимание на фигуре Екатерины Второй, опять что-то шевельнулось, но мгновенно пропало теперь уже насовсем.