Гомер - Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского

Эвриал насмешливо бросил в лицо Одиссею:

— И впрямь, Странник, не думаю, что ты силен в спорте, как настоящий джентльмен. Ты, скорее, шкипер каботажного судна, гоняешь на тяжело груженном купце вдоль берега, заботишься о карго, беспокоишься о фрахте, считаешь первым делом прибыль. Нет, на атлета ты не похож.

Быстрый Одиссей в гневе прогрохотал в ответ:

— Кто бы ты ни был, а речи твои подлые, и дураком сказаны. Они доказывают, что боги не посылают одному человеку все дары: и красоту, и ум, и красноречие. Один с виду замухрышка, но оратор от бога и движет глаголом сердца людей. Он выступает уверенно, но с пленяющей скромностью, в собрании на него устремлены все взоры, и по городу он идет, как бог. А другой — прекрасен как бессмертный бог, но речи лишены очарования. Вот ты, например: твое тело и боги не смогли бы улучшить, а мозгов нет. Ты рассердил меня своим злобным карканьем. Я не слабак в спорте, что бы ты ни говорил. В свое время я был одним из чемпионов, пока играла юная сила. Но я испытал много лишений и мук в битвах с мужами и с враждебным морем. И все же, несмотря на удары лихой судьбы, я приму твой вызов помериться силой. Твоя издевка меня возмутила, и твои слова задели меня за живое.

Сказал он и вскочил на ноги. Не снимая плаща, он схватил огромный каменный диск, куда тяжелее тех, что метали феакийцы. Одним махом он выпустил его из могучей руки, и диск загудел в полете. К земле припали феакийцы, мастера долгих весел и владыки моря, под свистом пролетающего камня, который легко взвился из руки героя и упал дальше всех прочих отметок. Афина в человеческом облике отметила место падения диска и крикнула в голос Одиссею:

— Странник, даже слепец нашел бы шарящей рукой вмятину от твоего диска! Все отметки легли кучно, а эта — гораздо дальше. В этом виде спорта, — можешь не беспокоиться, — ни один феакиец не побьет твоего рекорда.

Крикнула богиня, и обрадовался великий Одиссей, что в этом собрании у него нашелся надежный друг. С веселым сердцем он вызвал феакийцев:

— А ну, молодые атлеты, побейте мой результат! Я смогу и подальше метнуть диск. Прочие виды спорта меня не страшат. Пусть любой, кому не терпится, выходит состязаться со мной в кулачном бою, в борьбе или даже в беге. Вы меня так раззадорили, что я готов соревноваться с любым феакийцем — кроме Лаодама, потому что я у него в гостях. Только безголовый дурак или безумец станет бороться со своим благодетелем. Вызвать хозяина, щедро принимающего тебя в чужой земле, — себе во вред. Но за этим исключением — я никого не отклоню и ни от чего не откажусь. Я готов принять любой вызов. Ни в одном виде мужского спорта я не осрамлюсь. Я хорошо владею гладким луком. В бою я первый пускал стрелу и валил врага, быстрее моих соратников. На полях Трои, когда ахейцы соревновались в стрельбе, только Филоктет превзошел меня. Я владею луком, наверное, лучше всех, кто ест еду живых. С героями прошлого я не берусь равняться, ни с Гераклом, ни с Эвритом из Охалии, — они могли потягаться с бессмертными богами. От того безвременно погиб юноша Эврит: его сразил Аполлон, разгневавшийся за вызов на состязание. Да я метну копье дальше, чем любой из вас пустит стрелу. Только в беге, боюсь, некоторые из вас смогут меня обогнать, ибо меня порядком потрепали бурные волны на утлом судне, и колени мои ослабли.

Так он сказал, и они притихли. Король Алкиной ответил за всех:

— Странник, мы не сердимся на твои слова. Тебя задело, что этот парень вышел и оскорбил тебя всенародно. Ты показал свою природную силу. Теперь никто не усомнится в твоей хватке. Но послушай, что я скажу. Когда ты будешь пировать у себя дома с женой и детьми, и гости спросят тебя, чем славятся феакийцы, скажи своим друзьям и героям, что Зевес дал нам и нашим отцам кое-какие таланты. Мы не лучшие боксеры или борцы, но в беге мы быстры и яхтсмены первоклассные. А больше всего мы любим пиры, песни, пляски, чистое белье, горячую ванну и мягкую постель. Выходите же, мои лучшие танцоры, покажите свое уменье! Пусть Странник, вернувшись домой, расскажет друзьям, что мы мастера в беге, и в водном спорте, и в танцах, и в пении. Сбегайте, принесите Демодоку его звучную лиру, она, верно, висит в зале.

По слову Алкиноя герольд побежал во дворец за гладкой лирой. Встали девять избранных распорядителей, и подготовили сцену. Они выровняли площадку для танцев, расчистили широкий круг. Явился вестник со звучной лирой барда. Демодок вступил в расчищенный круг. Вперед вышли лучшие танцоры в первом цвете юности. Их ноги ритмично застучали по священной земле, восхищая Одиссея.

Голос барда перекрыл звуки лиры. Он запел о любви Ареса и прекраснокудрой Афродиты, о том, как они встретились украдкой в дому Гефеста, какие дары принес ей Арес, и как он осквернил брачное ложе бога Гефеста. Но Гелиос-Солнце подглядел, — продолжал певец, — и выдал мужу тайну любовников. Гефест услышал эту горькую весть, и поспешил в кузницу, замышляя зло. В горниле он выковал несокрушимые цепи, чтобы навеки сковать виновную пару. Гнев и злоба на Ареса вдохновляли его. Гефест прошел в супружескую спальню, где стояло его ложе, и поставил силки на ножки кровати. На стропила он подвесил тонкие, как паутина, сети и цепи. Ни человек, ни блаженный бог не могли их разглядеть, — так тонко они были выкованы. Расставив свои ловушки, Гефест притворился, что уезжает в свой любимый славный город Лемнос.

Не зря Арес Золотые Поводья зорко следил за Гефестом: как только увидел, что великий мастер уехал, он бросился, пылая страстью, во дворец к венчанной Киприде. Она лишь вернулась от своего мощного отца Зевеса и не успела присесть, как Арес ворвался к ней, схватил за руку и сказал:

— Пошли, любимая, в постель, потешимся. Гефест уехал в Лемнос, верно, к своим варварским друзьям-синтийцам.

Она только того и ждала. Они пошли и легли на ложе. И тут на них обрушились силки изобретательного Гефеста, и опутали по рукам и ногам так, что они не могли пошевельнуться. Слишком поздно они поняли, что им не скрыться. И тут вернулся муж: Гелиос, доносчик-Солнце, подал ему знак, и съедаемый ревностью бог захромал домой. В тисках яростного гнева он страшно заорал с порога, обращаясь ко всем богам:

— Отец-Зевес и вы, блаженные бессмертные боги, спешите сюда, поглядите, вот жестокая потеха. Дочь Зевса, Афродита презирала меня за хромоту и отдала свое сердце убийце Аресу, потому что он хорош собой и строен, а я родился калекой. Кого же мне винить в этом, как не отца и мать? Лучше бы мне не родиться! Посмотрите, как эта парочка нежно обнимается на моем ложе! Этот вид мне как нож в сердце. Но они бы так не лежали, нет, ни одной лишней минуты, несмотря на всю свою похоть. Им хочется расцепиться, но из моих хитрых цепей им не вырваться. Я их не отпущу, пока ее отец не вернет мне все дары, которые я дал ему за эту наглую суку. Хоть она дочь Зевса и хороша собой, но слаба на передок.